Аннотация. Современная система международных отношений претерпевает существенную трансформацию под влиянием, с одной стороны, тенденции к глобализации, а с другой – тенденции к преодолению однополярности. Эти перемены самым непосредственным образом сказываются и на борьбе международного сообщества с террористическим интернационалом. Серьезной угрозой международной безопасности и стабильности стала не агрессивная великая держава, стремящаяся к мировому господству, а негосударственный субъект международных отношений.
Анализ антитеррористических структур (глобальных и региональных) показывает, что Антитеррористическая коалиция сталкивается в настоящее время с серьезнейшими концептуальными и организационными трудностями.
Во-первых, до сих пор не удалось сформулировать определение международного терроризма, которое было бы политически приемлемым для ведущих субъектов международных отношений. Во-вторых, отсутствует единство мнений относительно природы международного терроризма. В‑третьих, целостность Антитеррористической коалиции подвергается эрозии ввиду двойных стандартов, практикуемых рядом государств при решении таких международных проблем, как терроризм и нераспространение.
В этих условиях России необходимо выработать собственную позицию по международному сотрудничеству в борьбе с международным террористическим интернационалом.
Ключевые слова: антитеррористический интернационал, международный режим, глобализация, негосударственный субъект международных отношений, однополярность.
Анализ проблем Антитеррористической коалиции невозможен без краткого обзора состояния системы международных отношений, на которую в настоящее время воздействуют две тенденции: 1) тенденция к глобализации и 2) тенденция к преодолению однополярности. По мнению генерального директора Французского института международных отношений Тьерри де Монбриаля, «фундаментом современной глобализации является революция в области информационных технологий…. Однако барьером на пути глобализации оказываются национальные чувства… нет никаких шансов на то, что из шести миллиардов наших современников согласится с американским видением мира хотя бы относительно значимое меньшинство»1.
1. Глобальный мир
Президент Совета по международным отношениям США Ричард Н. Хаас (Richard N. Haass) определил глобализацию как «возрастающий объем, скорость и значение всего того, что пересекает государственные границы». «В таком мире,– считает американский эксперт,– каждая страна, сколь бы могущественной она ни была, ощущает свою уязвимость от трансграничных угроз и зависимость от других стран в поступлении необходимых товаров, услуг и поддержки. По этой причине, ни одна страна не может постоянно навязывать свою волю другим или настаивать на своей собственной точке зрения»2.
Российский исследователь А.В. Марченко также считает наиболее ярким проявлением глобализации рост транснациональных потоков3.
В результате глобализации национальные экономики растворяются в безбрежном море экономики глобальной. Одновременно национальные государства теряют свой былой, некогда безоговорочный, контроль над национальными экономиками. Никаких золотовалютных резервов не хватит, чтобы остановить падение национальной валюты в случае неблагоприятной конъюнктуры на мировых валютных рынках. Традиционные рычаги, находящиеся в распоряжении правительств, – протекционистские тарифы, экспортные субсидии, манипуляции с валютным курсом, ставка рефинансирования центрального банка – становятся в новых условиях совершенно неэффективными. Мирохозяйственные экономические процессы фактически вышли из-под контроля национальных государств, даже самых могущественных.
При этом уровень управляемости глобальными мирохозяйственными связями остается на недопустимо низком уровне. Как указывается в Концепции внешней политики России, в результате глобализации мировой экономики «усиливается вероятность крупномасштабных финансово-экономических кризисов, создается угроза углубления диспропорций в развитии различных регионов мира из-за неравенства стартовых позиций и внутренних потенциалов для ответа на вызовы модернизации»4.
Утрачена и управляемость глобальными информационными процессами. Если в XIX в. любое правительство могло легко контролировать поступавшую из-за границы информацию посредством цензуры, то после изобретения радио сделать это стало значительно сложнее. Искусственные радиопомехи (именуемые в народе «глушилками») не решали проблемы: эффективное глушение «вражеских голосов» можно было обеспечить лишь на весьма ограниченном пространстве, а не на всей территории страны.
Для правительств национальных государств ситуация стала совершенно безнадежной после появления Интернета. Причем проблема неконтролируемого трансграничного потока информации существует не только для авторитарных режимов, борющихся с политическим инакомыслием. Одним из результатов глобализации стало наличие телевизоров и радиоприемников даже в самых глухих деревнях и нищих городских трущобах «третьего мира», и впервые в истории человечества бедняки из развивающихся стран получили возможность увидеть, как живет пресловутый «золотой миллиард». С 1980 по 2000 г. в мире количество телевизоров на 1000 чел. в среднем удвоилось, и бóльшая часть этого прироста пришлась именно на развивающиеся страны. «Огромные возможности средств массовой информации сделали видимым неравенство в доходах и уровне жизни. Увеличилось число людей и стран, знающих о контрасте в благосостоянии» (М. Бувинич, А. Моррисон)6. Вот почему современная безработная молодежь из исламских стран оказывается гораздо более восприимчивой к агитации мусульманских радикалов, чем русские крестьяне XIX в. – к народнической агитации.
2. Многополярный мир
Та система международных отношений (СМО), которая пришла на смену биполярному миру, весьма напоминает классический «европейский концерт», существовавший вплоть до начала Первой мировой войны. «Европейский концерт» также отличался полицентричностью и существовал в условиях бурного роста мирохозяйственных связей: с начала XIX в. до 1914 г. объем мировой торговли вырос почти в сто раз; еще более высокими темпами рос экспорт капитала.
Как известно, всякое сравнение хромает, и современная СМО («мировой концерт»7, по удачному выражению некоторых исследователей) серьезно отличается от «европейского концерта».
Первое и самое серьезное отличие заключается в том, что большая война (война между великими военными державами) более невозможна, и это обстоятельство является важнейшим внутренним противоречием новой СМО. Ведь любая система международных отношений, привнося стабильность и предсказуемость на мировую арену, не может быть ничем иным, как кондоминиумом великих держав, и этот кондоминиум (будь то «европейский концерт» XIX в. или биполярная система периода «холодной войны») является «несущей конструкцией» всякой СМО. Именно великие державы вырабатывают действующие в каждый конкретный момент правила международного поведения и следят за соблюдением этих правил.
Отличием великих держав от всех прочих государств является подавляющее военное превосходство. Именно военная мощь и определяемое ею политическое влияние позволяет великим державам поддерживать стабильность в системе международных отношений.
«Пропуском» в привилегированный клуб великих держав является победа над великой державой. Без нее невозможно определить реальное соотношение сил на международной арене, где сложилась система, основанная на военной мощи. А из этого следует необходимость периодических больших войн.
С течением времени они становятся все более дорогостоящими, разрушительными и кровопролитными, приносят все меньший политический выигрыш. Особой исторической гранью стало изобретение самоубийственного ядерного оружия. Поэтому большинство великих держав (особенно держав – победительниц в последней большой войне, удовлетворенных сложившимся статус-кво) и большинство членов международного сообщества, сознательно или интуитивно, стремятся продлить период мирного развития, преградить непроницаемыми барьерами путь, ведущий к новой, еще более разрушительной, а в конечном счете самоубийственной ныне, войне.
Неудивительно, что на протяжении всего Нового времени, начиная с Вестфальского мира 1648 г., все усилия политиков, дипломатов, общественных деятелей и ученых-международников были направлены на предотвращение войны между великими державами. Усилия разработчиков норм международного права, действия международных и общественных организаций – все было подчинено одной цели: предотвратить большую войну. Наконец, научно-технический прогресс, позволивший создать ракетно-ядерную «машину судного дня», также способствовал полному исключению войны между великими державами из практики международных отношений второй половины ХХ – начала XXI в.
После окончания второй мировой войны человечество живет в условиях беспрецедентно длительного, продолжающегося свыше 60 лет периода отсутствия больших войн. Предшествовавшие рекорды продолжительности межвоенных периодов (между наполеоновскими войнами и Крымской войной с 1815 по 1854 г. и между франко-прусской и первой мировой войной с 1871 по 1914 г.) сейчас перекрыты. Выросло уже несколько поколений, знакомых с кошмаром великодержавных войн только по книгам, фильмам и рассказам старших. Даже самые черные пессимисты не рискнут сейчас утверждать, будто миру угрожает новая большая война. Безусловно, беспрецедентный мирный период, наступивший после 1945 г., стал настоящим благословением для человеческой цивилизации: без этой полувековой мирной передышки человечество не добилось бы нынешних высот в развитии экономики, технологии и культуры.
В то же время следует помнить, что у этой медали есть и оборотная сторона. Авторитет великих держав, их роль в международных отношениях определяется именно победой в войне за великодержавную гегемонию, а последняя такая война была более 60 лет тому назад, и большинство живущих на Земле людей родилось уже после ее окончания. Неизбежно возникает вопрос: что же теперь является критерием членства в клубе великих держав, если большая война невозможна? Отсутствие критерия стало причиной снижения авторитета великих держав в современном мире.
Наиболее ярким проявлением утраты этого авторитета стали чудовищные террористические акты 11 сентября 2001 г., ведь беспрецедентному по жестокости и цинизму нападению подверглось не просто государство, не просто великая держава, а «единственная в мире сверхдержава»! Результатом этого нападения стали многочисленные человеческие жертвы (число погибших в результате теракта превосходит потери американских военных после японской атаки на Перл-Харбор!), паралич американского федерального правительства в течение суток, вывод из строя мобильной телефонной связи на всем Восточном побережье в течение нескольких часов, прекращение работы нью-йоркской фондовой биржи на неделю и, наконец, прекращение авиационного сообщения между США и внешним миром в течение нескольких дней. События 11 сентября показали, что современный террористический интернационал способен даже такое государство, как Соединенные Штаты, пусть и на непродолжительное время, превратить фактически в failedstate.
Особое значение имеет то обстоятельство, что сокрушительный удар был нанесен не другой великой державой, а группой террористов, за которыми, по-видимому, не стояло какое-либо государство. На протяжении последнего десятилетия насилие в мире все больше перемещалось на внутригосударственный уровень, на уровень племенных ополчений и террористических группировок.
По данным Стокгольмского международного института исследований проблем мира, все 19 вооруженных конфликтов начала XXI в. были внутригосударственными8. Особым случаем являются конфликты между государством и негосударственным актором: борьба США с «Аль-Каидой; вооруженное противостояние Израиля и «Хизбаллы», война против талибов в Афганистане и т.д. Самые же ожесточенные и кровопролитные вооруженные конфликты последнего десятилетия, в которых погибли миллионы человек (Руанда, Балканы, Афганистан, Таджикистан, Нагорный Карабах и др.), имели исключительно внутренние, этнические и конфессиональные, причины.
Нужно сказать, что международное сообщество оказалось совершенно не готово к такому повороту событий, поскольку современная СМО, нормы международного права, усилия международных организаций – все направлено на предотвращение именно межгосударственных конфликтов, и прежде всего конфликтов между великими державами. При решении этой задачи человечество сумело добиться больших успехов: удалось повернуть вспять гонку вооружений (в том числе и ядерных), окончание «холодной войны» привело к заметному оздоровлению международной обстановки и к прекращению ряда локальных конфликтов. Однако представление о грядущей бесконфликтности оказалось глубоким заблуждением.
Второе существенное отличие «мирового концерта» от «европейского» – отсутствие социально-культурной гомогенности. Крупнейший британский дипломат первой половины прошлого столетия Г. Никольсон писал: «Идея “европейского концерта” выражалась в молчаливом соглашении пяти великих держав, признававших существование... общих правил достоинства, человечности и доверия, которым должны подчиняться державы в своих отношениях друг с другом и в отношениях с менее могущественными и менее цивилизованными народами. Когда в 1914 г. эта идея была разрушена, нечто стабилизирующее и давно общепризнанное исчезло из европейской политики»9.
Каста европейских дипломатов принадлежала к единой культуре. «На протяжении столетия после Венского конгресса внешняя политика великих держав формулировалась и осуществлялась очень ограниченным кругом людей» (Ф. Бридж, Р. Буллен)10, и этот круг разделял этические и моральные нормы единой европейской цивилизации.
«Мировой концерт» подобного единства лишен, однако есть черты, которые объединяют его с «европейским концертом»:
3. СМО и вызов международного терроризма
Итак, целый ряд происходящих сейчас на международной арене процессов привел к тому, что главный вызов международной стабильности и безопасности исходит от внутригосударственных, а не от межгосударственных конфликтов: именно на них приходится преобладающее число жертв, именно эти конфликты дестабилизируют обстановку во многих регионах планеты.
В XXI в. человечество столкнулось с вызовом со стороны террористического интернационала, угрозой безопасности и стабильности стала не агрессивная, стремящаяся к мировому господству великая держава, а негосударственный субъект международных отношений11.
К проблеме терроризма, по нашему мнению, следует подходить как к проблеме неудовлетворенности части элит переходных обществ. В силу ряда причин именно исламские страны переживают в настоящее время наиболее болезненный этап адаптации к модерну. По всей видимости, ведущие страны Латинской Америки и Дальнего Востока этот этап уже прошли, африканским государствам он еще только предстоит, а исламский мир именно теперь сталкивается с серьезнейшими социально-экономическими, политическими и культурными проблемами, связанными с переходом от традиционного к современному обществу.
«Мир ислама, который на протяжении Средневековья был лидером военным и политическим, экономическим и культурным, в Новое время сдал свои позиции. Ладно бы только Западу. После Второй мировой войны поднялась Япония, затем в лидеры пробились Сингапур, Тайвань, Южная Корея, Гонконг. Успех некогда отсталых регионов стал горьким укором для мусульманского мира. Оказалось, что исламские страны собственными силами не могут освоить даже богатства, которыми владеют, – залежи углеводородов. Приходилось приглашать западных специалистов с их технологиями и организационными навыками, чтобы поставить бизнес, на котором зарабатывают сегодня отдельные страны и семьи мусульманского мира» (С. Градовский)12.
Вот почему международный терроризм в наши дни – это преимущественно исламский терроризм. По данным Управления по координации борьбы с терроризмом (США), 27 из 42 существующих в мире международных террористических организаций – радикально исламистские13. Что касается российского национального списка организаций, признанных террористическими Верховным судом РФ по представлению Генпрокуратуры, то в этом списке вообще нет неисламистских структур14.
«Основой финансового благополучия радикально-исламских движений остается поддержка их социально-политических по смыслу и религиозно-философских по форме целей населением мусульманских стран, – отмечает в этой связи российская исследовательница Е.А. Степанова. – Эти цели по-прежнему созвучны мироощущению тех социальных слоев (включая элитные), которые “оказались за бортом” светской модернизации западного типа или не пожелали принять ее условия»15.
Решение труднейшей задачи приспособления исламской цивилизации к вызовам глобализирующегося мира усложняется фрустрацией, которую испытывают мыслящие мусульмане от осознания политического бессилия мусульманского мира. Такой фрустрации не испытывали российские террористы: несмотря ни на что, при всех проблемах и промахах в своей внешней политике, Россия всегда оставалась великой державой. Мир же ислама, напротив, ощущает свою слабость и унизительную зависимость от внешних сил.
Крупнейший российский востоковед Г. Мирский пишет: «Фиаско всех без исключения форм правления, “заимствованных у неверных”, – начиная от карикатурной демократии, имитировавшей “западную модель”, и кончая насеровско-баасистским “государственным социализмом”, – неизбежно должно было привести мусульманских активистов к выводу о том, что первопричина бед – отступление от принципов первоначального ислама, а ключ к решению многочисленных проблем – в восстановлении этих принципов под девизом: “Ислам – вот ответ”. Так возник исламский фундаментализм, занявший доминирующее положение в той части спектра мусульманской мысли, которая не довольствуется нынешним безрадостным положением вещей и активно ищет пути преодоления упадка»16.
Интеграцию исламского мира в международное сообщество осложняет глубокий раскол исламского сообщества (уммы). Снова обратимся к работе Г. Мирского: «Особенность ислама в том, что, требуя строжайшего единомыслия по отношению к ядру учения пророка, к устоям веры, он имеет совершенно децентрализованную организацию и структуру. Мазхабы (богословские школы) признаются равноправными, столетиями существуют секты, которых никто не мог официально объявить еретическими, и хотя “врата иджтихада” (истолкования, решения вопросов богословско-правового комплекса) формально были закрыты тысячу лет тому назад, интерпретация многих важнейших проблем является прерогативой различных улемов и факихов17… Немудрено, что при таком положении вещей богословские авторитеты, даже отвергающие идеологию бен Ладена – а в исламском “мейнстриме” таких подавляющее большинство, – не располагают догматически обоснованным инструментарием воздействия на умы верующих, который позволил бы опровергнуть человеконенавистнические призывы экстремистов. Да и как они могли бы это сделать, если в одном из крупнейших мусульманских государств, Саудовской Аравии, официально господствует ваххабизм, многие идеи и положения которого вполне соответствуют экстремальной идеологии сторонников “Аль-Каиды” и других подобных организаций»18.
Р. Силантьев, говоря о положении российских мусульман, приходит к аналогичному выводу: «Отношения мусульман и христиан в России, к сожалению, не всегда безоблачны. В первую очередь это связано с тем, что исламское сообщество расколото, и нет ни одного муфтия, который мог бы говорить от лица если не всех, то хотя бы большинства российских мусульман. Поэтому любой деятель может присвоить себе это право, и чем провокационней будут его высказывания, тем охотней его позовут на ток-шоу или популярную радиопередачу. В итоге от имени российских мусульман обычно выступают не лучшие представители их духовенства или авторитетные богословы, а откровенные проходимцы…»19.
Чего же добиваются исламские радикалы? Их цель – вернуться к временам Пророка и первых «праведных» халифов, когда существовал «чистый», «истинный» ислам. По словам крупнейшего российского исламоведа Н.В. Жданова, первой и важнейшей причиной роста исламского радикализма является неприятие определенными слоями мусульманской уммы западной модели политической системы. В качестве альтернативы они выдвигают модель исламской формы правления или, что еще шире, исламского халифата от Малайзии до Марокко (напимер, «Аль-Каида» ставит такую цель). Но поскольку в обществе [исламском. – Прим. В. Б.] отсутствуют демократические механизмы в политической системе, а аппарат подавления развит и силен, выбирается метод террора20.
«При всей разнородности ислам давно пытается выступать в качестве коллективного транснационального политического игрока, во всяком случае, таковым уже стал политический ислам. Так или иначе, все проекты, связанные с данной тенденцией, опираются на заложенную в исламе концепцию уммы – сообщества мусульман, в котором стерты все межэтнические и межгосударственные преграды. Сегодня идея всемирной уммы – одна из теоретических основ любого исламистского проекта… Существуют проекты халифатистского характера, среди которых сегодня как наиболее значимый выделяется проект Хизб ат-Тахрир ал-Ислами – ХТИ или Партия исламского освобождения» (В. Наумкин)21.
Действующие на территории РФ исламские радикалы преследуют те же цели, что позволяет говорить об их идеологическом единстве с международным терроризмом. На основе анализа экстремистской литературы, распространяемой на Кавказе, уполномоченный Правительства Карачаево-Черкесии по связям с религиозными организациями Е.В. Кратов пришел к следующим выводам: «…Идеология религиозно-политического экстремизма (джихадизма) сводится к следующим положениям.
Разумеется, попытки реализовать подобные планы могут лишь еще больше ухудшить положение мира ислама,но это, однако, не уменьшает числа фанатичных сторонников «всемирного халифата», ибо положение это в настоящее время таково, что для многих мусульман предпочтительнее оказывается ужасный конец, чем ужас без конца. Нынешним мусульманским элитам фактически нечего противопоставить исламскому радикализму в идейной сфере: на протяжении ХХ в. продемонстрировали свою полную несостоятельность все альтернативные исламизму идейно-политические проекты модернизации исламского мира, от марксизма-ленинизма до либеральной демократии.
Дело зашло так далеко, что руководители исламских государств, которые обычно любят поговорить на тему «ислам и терроризм не имеют ничего общего», вынуждены реагировать на сложившуюся ситуацию. В декларации, принятой на чрезвычайном саммите ОИК (Мекка, 2005), указывалось на необходимость предпринять «решительные действия в борьбе с отклонениями в исламе, поскольку они оправдывают терроризм»23.
4. Россия и исламский мир.
Вызов исламского терроризма – это прежде всего идеологический вызов. Именно идеология радикального исламизма является той средой, в которой функционируют международные террористические организации джихадистов. И с этой точки зрения важнейшей задачей является поиск идеологического ответа радикальному исламу.
Опыт России мог бы тут оказаться очень полезным по двум причинам. Во-первых, именно Россия была если не первой, то одной из первых стран в мире, столкнувшихся еще в XIX в. с политическим терроризмом.
Хотя после 1 марта 1881 г. «Народная воля» была разгромлена и распалась на несколько мелких кружков и групп, неопасных правительству, террор в России не прекратился, ибо каждое новое поколение интеллигенции считало своим долгом подарить России новых «героев». Вслед за Перовской и Желябовым в 1887 г. последовали Генералов и Ульянов, в 1901 г. П. Карпович смертельно ранил министра народного просвещения Н. Боголепова, в 1902 г. эсер С. Балмашев застрелил министра внутренних дел Д. Сипягина, в 1904 г. эсером Е. Созоновым был убит министр внутренних дел В. Фон Плеве и 4 февраля 1905 г. великий князь Сергей Александрович погиб от бомбы, брошенной И. Каляевым.
Особенного размаха террор достиг в ходе революции 1905–1907 гг.
Всего за 1901–1911 гг. эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Их жертвами стали 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников, начальников сыскных отделений, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 8 присяжных поверенных, 26 агентов полиции и провокаторов. Значительная часть жертв террористических актов начала века приходится и на долю различных анархистских групп, которые выступали против «непосредственных эксплуататоров», используя терроризм в качестве «пропаганды действием». В годы первой русской революции действовали и правые террористы, которые организовали убийства депутатов Государственной думы М.Я. Герценштейна, Г.Б. Йоллоса и покушение на бывшего премьер-министра С.Ю. Витте. Всего за этот период террористами было убито и ранено около 4,5 тыс. государственных служащих различного уровня. «Попутно» было лишено жизни 2180 и ранено 2530 частных лиц. В общей сложности в 1901–1911 гг. жертвами террористических актов стали около 17 тыс. чел.24
Однако опасен был не террор сам по себе, а его последствия: расшатывались государственные и общественные устои, высвобождались, казалось, давно уже преодоленные атавистические инстинкты. Патриархальная на 90% народная масса не менее интеллигенции желала возврата к нерасчлененному социальному абсолюту, каждодневно разрушаемому в пореформенной России. Интеллигенция не только давала понятное массам объяснение происходящего (в виде «марксизма», который Россия как раз к этому времени «выстрадала») – своими действиями интеллигентные террористы демонстрировали слабость и податливость государства и общества.
Казалось, остановить это «красное колесо» невозможно: Россия погружалась в хаос и новую Смуту. И все же после 1907 г. количество терактов и других противоправных действий резко пошло на убыль. В чем же причина этой, пусть временной, победы над терроризмом?
С одной стороны, нельзя не признать повышение эффективности деятельности царской политической полиции (Охранного отделения департамента полиции Министерства внутренних дел). В своей борьбе с терроризмом и революционной деятельностью царская «охранка» сделала ставку на вербовку агентуры и внедрение провокаторов, и эта тактика принесла свои плоды. Но не следует забывать, что многие провокаторы «охранки» оказались людьми совершенно неуправляемыми, обманывавшими и своих товарищей-революционеров, и своих хозяев в полиции.
С другой стороны, быстрые социально-экономические и политические перемены, происходившие в России после революции 1905–1907 гг., всемерно способствовали спаду революции и прекращению террористической деятельности.
Вот что писал об этом крупнейший мыслитель русского религиозного возрождения начала ХХ в. Г. Федотов: «Интеллигенцию разлагала ее удача. После 17 октября 1905 г. (в этот день был издан Манифест Николая II о даровании населению России основных политических прав и свобод. – Прим. авт.) перед ней уже не стояло мрачной твердыни самодержавия. Старый режим треснул, но вместе с ним и интегральная идея освобождения. За что бороться: за ответственное министерство? За всеобщее избирательное право? За эти вещи не умирают. Государственная Дума пародировала парламентаризм и отбивала, и морально и эстетически, вкус к политике. И царская, и оппозиционная Россия тонула в грязи коррупции и пошлости. Это была смерть политического идеализма. И в те же самые годы мощно росла буржуазная Россия, строилась, развивала хозяйственные силы и вовлекала интеллигенцию в рациональное и европейское, и в то же время национальное и почвенное дело строительства новой России. Буржуазия крепла и давала кров и приют мощной русской культуре… За восемь лет, протекших между 1906 и 1914 гг., интеллигенция растаяла почти бесследно… Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна»25.
И действительно, небывало мощный экономический подъем предвоенных лет (среднегодовой темп экономического роста в России в 1909–1914 гг. – 10,5%), рост образования и культуры в стране – все это давало образованной русской молодежи новые поприща для конструктивной, созидательной деятельности. Режим, установившийся в России после 3 июня 1907 г., не был в полном смысле этого слова конституционным. Тем не менее, это был огромный шаг вперед по сравнению со средневековой самодержавной монархией, существовавшей в России до 1905 г. В условиях Третьеиюньской монархии в стране быстрыми темпами развивалось зрелое гражданское общество со всеми присущими ему атрибутами: политическими партиями (от черносотенцев до большевиков), общественными организациями, профсоюзами, крестьянскими кооперативами и местными органами самоуправления. Весь этот мощный подъем был, однако, прерван началом Первой мировой войны.
Исторический опыт России 1908–1914 гг. свидетельствует, что терроризм не является непобедимым монстром; с ним можно и нужно бороться. Для этого необходимо обратить самое пристальное внимание на положение элит в переходных обществах (в настоящее время прежде всего – в исламских обществах), поскольку ситуация, когда часть элиты ощущает себя чуждой и ненужной своей стране и, как следствие, маргинализуется и оказывается на обочине жизни, может иметь самые серьезные негативные последствия для международного сообщества.
Работа с интеллигенцией исламских стран – вот, на наш взгляд, ключ к решению проблемы международного исламского терроризма. Необходимо вовлекать исламскую интеллигенцию (в том числе и духовенства) в работу по созданию и развитию в своих странах институтов современного гражданского общества, таких как органы местного самоуправления, независимая печать, общественные организации и политические партии.
Интеллигенция «не пашет, не сеет, не строит», она производит смыслы. Необходимо умело и осторожно направлять эту духовную работу в конструктивном направлении, с тем чтобы вывести образованную молодежь «третьего мира» вообще и исламского мира в частности из-под влияния политических и религиозных экстремистов.
Во-вторых, именно Россия является ярким примером не только мирного сожительства мусульман с представителями иных цивилизаций, но и успешной интеграции мусульманских сообществ в индустриальную и постиндустриальную цивилизацию. Татарстан и Башкортостан, республики в составе РФ с преимущественно мусульманским населением, относятся к числу наиболее промышленно развитых регионов России. И это обстоятельство существенно влияет на отношение местных мусульман к идеологическим проблемам, волнующим исламский мир.
Как сказал политический советник президента Республики Татарстан Р. Хакимов, «исламский мир сильно отстал от Запада и во многом живет воспоминаниями о былом величии, подчеркивая преимущества ислама в сфере морали. Действительно, в исламском мире и среди мусульман нет таких бед современного западного общества, как алкоголизм, наркомания, проституция. Но это не единственный критерий, по которому следует оценивать состояние общества. В исламском мире не производят самолеты, вертолеты, автомобили, нет современных технологий, не делаются фундаментальные открытия… без свободной развитой личности невозможно делать научные открытия и разрабатывать современные технологии, а это требует либерального общества, в котором неизбежно возникает ряд социальных проблем. К истинной вере нельзя прийти без свободы выбора, а это требует свободного общества… Мы живем в светском государстве, окруженные православным миром, и при этом занимаемся не только добычей и продажей нефти, но и производством высокотехнологичной продукции. Мы хотим стать конкурентоспособными, и в этом исламский мир плохой помощник – он не может предложить модель развитого общества… Поэтому Татарстан не может там найти для себя образцы для поведения, мы вынуждены искать собственный путь развития. Наши главные конкуренты в Европе, поэтому мы изучаем западный опыт. Наш ислам – это евроислам, хотим мы того или нет»26.
В свою очередь президент Кабардино-Балкарской Республики Арсен Каноков полагает, что настала пора решить вопрос создания на территории Российской Федерации специальных высших учебных заведений, в которых было бы целесообразно готовить собственных молодых пророссийски настроенных духовных лидеров мусульманской общины страны27.
Россия могла бы поддержать эти своевременные инициативы. Судьба российских мусульман должна продемонстрировать, что будущее ислама – в XXI, а не в VII веке.
5. Сравнение эффективности международных режимовXIX и XXI вв.)
в противостоянии несистемным вызовам (
Разумеется, Россия не может в одиночку, без самого тесного сотрудничества с международным сообществом, отразить натиск со стороны террористического интернационала. Между тем, анализ существующих ныне антитеррористических структур (глобальных и региональных) показывает, что Антитеррористическая коалиция сталкивается в настоящее время с серьезнейшими концептуальными и организационными трудностями.
Во-первых, до сих пор не удалось сформулировать определение международного терроризма, которое было бы политически приемлемым для ведущих субъектов международных отношений. Семинар «На пути к всеобъемлющей конвенции о международном терроризме» (Институт по международным вопросам и вопросам безопасности, Берлин, 2007) продемонстрировал наличие серьезных разногласий по многим вопросам, например, выявил противоречия между проектом всеобъемлющей конвенции и международным гуманитарным правом, определением понятия «комбатант» и неготовностью безусловно осудить терроризм, вне зависимости от политических целей террористических организаций28.
Во-вторых, отсутствует единство мнений относительно природы международного терроризма. Лидер коалиции, Соединенные Штаты, увязывает победу над терроризмом с глобальными демократическими преобразованиями – в соответствии с американскими представлениями о том, что такое демократия. Другие влиятельные участники коалиции либо не согласны с такой радикальной постановкой вопроса, либо усматривают в американском подходе подрыв их государственного суверенитета.
В-третьих, целостность антитеррористической коалиции подвергается эрозии ввиду практикуемых рядом государств двойных стандартов при решении таких международных проблем, как терроризм и нераспространение. Непрекращающиеся попытки разделить террористов на «плохих» (т.е. тех, кто убивает «нас» и наших союзников), и «хороших» (т.е. тех, кто убивает «не нас») и аналогичное разделение стран-пролиферантов на «ось зла» (Иран, КНДР) и «опору демократии на Ближнем Востоке» (Израиль) уже сейчас ведут к ослаблению единства мирового сообщества в противостоянии международному терроризму.
Как следствие, Антитеррористическая коалиция до сих пор не имеет работоспособной структуры. Ни Контртеррористический комитет СБ ООН, ни Группа контртеррористических действий G8 не могут выполнять функции координатора антитеррористических усилий международного сообщества.
Не приходится поэтому говорить об эффективном антитеррористическом режиме в современной СМО. Международному сообществу только предстоит создать такой режим.
С вызовом, исходящим от негосударственного субъекта международных отношений, международное сообщество сталкивается не впервые. В XIX в. таким вызовом для цивилизованных наций стала работорговля. Инициатором борьбы с этим злом стала Великобритания – страна, на протяжении XIX в., бесспорно, являвшаяся гегемоном в СМО29. Под ее нажимом конгрессы в Вене (1814–1815 гг.) и Вероне (1822 – 1823 гг.) впервые в мировой истории приняли резолюции с осуждением работорговли.
Эти резолюции, однако, не привели к формированию дееспособной антирабовладельческой международной структуры. Все старания Англии в этом направлении разбились о противодействие Испании, Португалии, а отчасти и Франции. Испания и Португалия опасались разорения своих колоний из-за прекращения поступления темнокожих рабов, а Франция не желала усиления морского могущества Англии и предоставления английским крейсерам права осмотра и обыска плававших в африканских водах подозрительных кораблей. На протяжении 1820–1830-х гг. Лондону все же удалось заключить двусторонние соглашения с рядом государств о запрете работорговли. Ведущие морские державы (Испания, Португалия и Франция) их фактически саботировали. Только малые державы, такие как Дания, Сардиния и Королевство Обеих Сицилий, их добросовестно выполняли30.
Конференция 1816 г. с участием представителей Великобритании, Франции, Австрии, Пруссии и России не привела к созданию постоянного бюро, уполномоченного собирать информацию о работорговле, как на это рассчитывал министр иностранных дел Великобритании лорд Кэслри.
Нравственное значение осуждения работорговли двумя конгрессами было, тем не менее, значительным достижением. Оно повлияло на постепенное заключение всеми морскими державами трактатов, согласно которым были организованы наблюдательные эскадры, а договаривающимся сторонам предоставлено право осматривать и арестовывать подозрительные суда.
С 1840-х гг. все европейские уголовные законодательства вводят строгие наказания для работорговцев, приравнивая работорговлю к морскому разбою. Такое постановление содержалось и в русском Уложении о наказаниях (ст. 1411), по которому виновные лишь в приготовлении и вооружении корабля для работорговли подлежали наказанию, как за составление шайки для разбоя.
Сформированный в XIX столетии режим борьбы с работорговлей был чрезвычайно слаб, постоянно действующий международный орган, призванный координировать борьбу международного сообщества с этим злом, создать не удалось, и правовая база оставалась несовершенной. И все-таки в XIX в. человечеству удалось нанести сокрушительный удар по бесчеловечной торговле «живым товаром»: по подсчетам современных историков, работорговля, достигнув пика в двадцатые годы XIX в. (50 600 чел.), в дальнейшем резко пошла на убыль, составив 6700 чел. в 1860‑е гг. и практически сойдя на нет к концу века31.
Успеху способствовало отсутствие двусмысленности в квалификации данного деяния; не было попыток разделить работорговлю на «хорошую» и «плохую». Вклад в борьбу с работорговлей внесло и постановление берлинской конференции 1885 г. Оно не только запрещало работорговлю и все морские и сухопутные операции, доставляющие рабов, но и обязало содействовать уничтожению работорговцев, в частности принимать меры к тому, чтобы земли договаривающихся государств в бассейне Конго не могли служить ни рынком, ни транспортным путем для торговли людьми какой бы то ни было расы.
Полный запрет рабства на Занзибаре (1873), на Кубе (1886) и в Бразилии (1888) лишил работорговцев последних крупных рынков. Брюссельская конференция (1890), выработала международную систему мер, для уничтожению рабовладения и работорговле в Африке32(29).
Опыт борьбы с работорговлей учит, что основой для всякого эффективного международного режима является единство международного сообщества в том, что же должен регулировать данный режим. Если такого единства нет, эффективное функционирование режима не смогут обеспечить никакие международные органы, сколь бы ни было велико их количество и представительство.
6. Выводы и рекомендации
1. России необходимо выработать собственную позицию по международному сотрудничеству в борьбе с террористическим интернационалом. До сих пор повестка дня Антитеррористической коалиции формировалась в Вашингтоне и других западных столицах, в то время как интересы и взгляды Москвы откровенно игнорировались. Российская Федерация должна выступить против попыток навязать международному сообществу двойные стандарты в борьбе с терроризмом.
2. Следует сконцентрировать усилия на заключении всеобъемлющей конвенции о международном терроризме. Единство международного сообщества в борьбе с террористическим интернационалом – залог успеха Антитеррористической коалиции.
3. У России имеется опыт не только многовекового сожительства и сотрудничества представителей различных конфессий, но и успешной интеграции регионов с преимущественно мусульманским населением в постиндустриальный мир. Этот опыт необходимо использовать в процессе межцивилизационного диалога – важного направления в противостоянии международному терроризму.
2 Монбриаль Тьерри де (Montbrial, Thierry de). Многополярность и многообразие // Россия в глобальной политике. 2007, 6; http://www.globalaffairs.ru/numbers/29/8825.html.
3 Richard N. Haass. Diplomacy in Today’s World. (Transcript). Council on Foreign Relations. May 20, 2007; http://www.cfr.org/publication/13436/diplomacy_in_todays_world.html?breadcrumb=%2Fbios%2 F3350%2Frichard_n_haass.
4 Марченко А.В. Глобализация мировой экономики. М., 2003. С. 5; www.politlab.org.
5 www.kremlin.ru.
6 Цит. по: Уткин А.И. Единственная сверхдержава. М., 2003. Сс. 371–372.
7 См., напр.: Пенттиль Р.«Большая тройка» в «большой восьмерке» // Россия в глобальной политике. 2003, 3; http://www.globalaffairs.ru/numbers/4/1985.html.
8 Ежегодник СИПРИ 2005. Вооружения, разоружение и международная безопасность. М., 2006. С. 84.
9 Никольсон Г. Дипломатия. М., 1941. С. 50.
10 Bridge F. and Bullen R. The Great Power and the European States System 1815–1914. London, 1980, p. 17.
11 Некоторые отечественные и зарубежные исследователи полагают, что государственноцентричная («вестфальская») система находится в кризисе именно по причине роста международного влияния негосударственных акторов – неправительственных организаций, транснациональных корпораций, террористических группировок и т.д. См., напр.: Haas R. The Age of Nonpolarity // Foreign Affairs.May/June 2008; Лебедева М. Что угрожает Вестфалю? // Международные процессы. 2008, 1 (16). С. 117–120.
Хотелось бы отметить, что негосударственные акторы в международных делах участвовали всегда (гунны Атиллы, Ост-Индская компания, Орден Иезуитов и т.д.).
12 http://www.polit.ru/author/2006/03/15/islam.html.
13 http://www.state.gov/s/ct/rls/crt/2005/65275.htm.
14 Вот эти организации:
«Высший военный Маджлисуль Шура Объединенных сил моджахедов Кавказа»,
«Конгресс народов Ичкерии и Дагестана»,
«База» («Аль-Каида»),
«Асбат аль-Ансар»,
«Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»),
«Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»),
«Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»),
«Партия исламского освобождения» («Хизб ут-Тахрир аль-Ислами»),
«Лашкар-И-Тайба»,
«Исламская группа» («Джамаат-и-Ислами»),
«Движение Талибан»,
«Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»),
«Общество социальных реформ» («Джамият аль-Ислах аль-Иджтимаи»),
«Общество возрождения исламского наследия» («Джамият Ихья ат-Тураз аль-Ислами»),
«Дом двух святых» («Аль-Харамейн»),
«Исламский джихад – Джамаат моджахедов»,
«Джунд аш-Шам» (Российская газета. 28.07.2006).
15 Степанова Е.А. Противодействие финансированию терроризма // Международные процессы. 2005, 1 (10). С. 69.
16 Мирский Г. Цивилизация бедных // Отечественные записки. 2003, 5; http://www.strana-oz.ru/? numid=14&article=641.
17 Улемы – богословы-юристы; факихи – мусульманские правоведы, знатоки шариата. – Прим. ред.
18 Мирский Г. Там же.
19 Известия. 27.07.2006. С. 4.
20 Жданов Н.В. Исламская концепция миропорядка. М., 2003. С. 179.
21 Наумкин В.В. Ислам как коллективный игрок? // Международные процессы. 2006, 1 (10). С. 43.
22 Кратов Е.В. К вопросу об идеологии современного религиозно-политического экстремизма (на основании материалов, распространяемых в Карачаево-Черкесской республике) // Терроризм и политический экстремизм: вызовы и поиски адекватных ответов. М., 2002. Сс. 146–147.
23 http://www.polit.ru/analytics/2006/03/15/shermatova.html.
24 См.: Будницкий О.В. История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов-на-Дону, 1996.
25 О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 438.
26 Вестник Института Кеннана в России. Вып. 6. 2006. С. 37.
27 http://i-r-p.ru/page/stream-event/index-20615.html.
28 Письмо Постоянного представителя Германии при Организации Объединенных Наций от 3 декабря 2007 года на имя Генерального секретаря (A/62/689); http://daccessdds.un.org/doc/UNDOC/GEN/N08/235/92/PDF/N0823592.pdf?OpenElement.
29 О британской гегемонии в XIX в. см.: Батюк В.И. Лекции по истории международных отношений в новое время (1648–1918). М., 2003. Сс. 64–65.
30 О взаимоотношениях между ведущими державами в борьбе с работорговлей в первой половине XIX в. см.: Miers S. Britain and the ending of the slave trade. New York, 1975, pp. 9–30.
31 Ibid., p. 16n.
32 Статья «Работорговля» // Википедия. http://wikipedia.org/