Россия и Америка в XXI веке
Россия и Америка в XXI веке На главную О журнале Свежий выпуск Архив Контакты Поиск
Подписаться на рассылку наших анонсов

E-mail:
№3, 2015

РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ И ДИАЛОГ ПО ЕВРОАТЛАНТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ: ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД ИЗ ТУПИКА?

П. Е. Смирнов,
старший научный сотрудник,
Центра российско-американских отношений
Института США и Канады РАН,
e-mail:

Аннотация Строительство новой системы безопасности в Европе и на евроатлантическом пространстве – одно из центральных направлений российско-американского взаимодействия. В статье анализируются причины деградации этого процесса еще до начала украинского кризиса, даётся характеристика той конфронтации между Россией и США/НАТО, которая последовала за событиями на Украине, оценивается возможность возобновления сотрудничества на евроатлантическом направлении и поиска новых основ такого сотрудничества.

Ключевые слова: система безопасности, НАТО, партнёрство, конфронтация, вооружения, украинский кризис, новые вызовы и угрозы.

U.S. – RUSSIAN RELATIONSHIP AND EURO-ATLANTIC SECURITY DIALOGUE:IS THERE A WAY OUT OF IMPASSE?

Pavel Yevgenyevich Smirnov,
Senior research fellow,
Chief, Centre of Domestics Policy Research,
Institute for the U.S. and Canadian Studies,
Russian Academy of Science
e-mail:

Annotation. Building the new security architecture in Europe and on the Euro-Atlantic space is a major domain of the U.S. – Russian cooperation. The article analyzes the causes of decline of this process even before the Ukraine crisis, gives an overview of the Russia-West confrontation in the wake of this crisis, estimates a chance of restoring the Euro-Atlantic dialogue, as well as of searching for new patterns of this dialogue.

Keywords: security architecture, NATO, partnership, confrontation, arms, Ukraine crisis, new challenges and threats.

Формирование евроатлантического пространства безопасности стало в период после окончания холодной войны одним из главных аспектов как российско-американского диалога, так и взаимодействия по линии Россия – США – Европа.

Работа в этом направлении неоднократно переживала в указанный период подъёмы и спады, но так и не смогла преодолеть главное негативное последствие предыдущей эпохи – разделение Европы на «Восток» и «Запад», которое осталось не только в стратегическом планировании, но и в мышлении политической элиты как России, так и США и их европейских союзников. Очевидно, что тот острый кризис в российско-американских и в целом российско-западных отношениях, который разразился из-за событий вокруг Украины в начале 2014 года, возник не на пустом месте.

Он стал концентрированным выражением тех разногласий, которые накапливались в предыдущие годы, независимо от того, кто находился у власти в Москве и Вашингтоне. Та лёгкость, с которой в результате этого кризиса было разрушено или заморожено большинство существующих механизмов взаимодействия между Российской Федерацией, США и Европой по проблемам безопасности (прежде всего, Совет Россия - НАТО), говорит о том, что в основе их деятельности лежали отнюдь не те принципы, на которых могло бы строиться действительно неделимое пространство безопасности.

Фундаментальный недостаток этих механизмов состоит в неизжитой парадигме «двух лагерей» в Европе (пусть даже в её основе больше не лежит идеологическое противостояние), неспособности или нежелании партнёров по евроатлантическому диалогу выработать истинно общеевропейскую и надблоковую повестку дня, которая не была бы заложником проблемы военного баланса.

«Перезагрузка» и неиспользованный шанс для евроатлантического диалога

Президенту Б.Обаме, пришедшему в Белый дом в 2009 г., пришлось на российском направлении иметь дело с весьма тяжёлым наследием, оставленным предыдущей администрацией. Линия, которую новый президент США пытался начать в отношении Москвы, была в первую очередь частью его общего подхода к международным делам, который был нацелен на то, чтобы постепенно снижать роль силовых рычагов в поддержании американского лидерства в мире.

Возможно, в этом подходе были и идеалистические мотивы – стремление стать наследником внешнеполитической философии президента Вудро Вильсона (такие мотивы ему активно приписывали и продолжают приписывать его оппоненты справа, в частности, известный неоконсервативный публицист Р.Кейган[1]). Однако следует отметить, что Б.Обама унаследовал от своего предшественника две войны - в Ираке и Афганистане - которые ему предстояло заканчивать, и поэтому, из чисто прагматических соображений, он считал необходимым обеспечить себе необходимый «тыл» на российском направлении.

Размораживание – уже через несколько месяцев после прихода Обамы в Белый дом - деятельности Совета Россия – НАТО, прерванной после российско-грузинской войны, было продиктовано, прежде всего, стремлением восстановить сотрудничество, связанное с операцией в Афганистане, с необходимостью наладить транзит через Россию грузов для руководимой альянсом международной коалиции в этой стране.

Появились признаки того, что Б.Обама способен изменить подход Вашингтона к тем военно-политическим альянсам, в том числе НАТО, которые были созданы в эпоху холодной войны и предназначены для реагирования на совершенно другие вызовы. Так, в своем выступления на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2009 г. новый президент признал: «Традиционное разделение между народами Севера и Юга не имеет смысла во взаимосвязанное мире; то же самое можно сказать и о тех объединениях между народами, которые коренятся в расколах уже давно минувшей «холодной войны»[2].

После встречи с генеральным секретарем НАТО А.Ф.Расмуссеном в конце сентября 2009 г. Б.Обама заявил: «НАТО была настолько успешным альянсом, что иногда мы забываем о том, что она был создана и сконструирована в условиях политического ландшафта XX века. А ведь мы уже живем в XXI веке, и это означает, что нам нужно постоянно обновлять НАТО, вдыхать в нее новую жизнь, чтобы она могла отражать современные, а не только прошлые угрозы»[3].

Москва не могла не обратить внимание на такие позитивные, с её точки зрения, тенденции в европейской политике новой администрации США, как ослабление внимания к новым союзникам Вашингтона в регионе Центральной и Восточной Европы, которое вызвало у последних большую обеспокоенность. Самым важным в этом контексте стало объявленное президентом Б. Обамой 17 сентября 2009 г. решение отказаться от планов развёртывания третьего позиционного района стратегической ПРО в Польше и Чехии и заменить его более гибким поэтапным и адаптивным подходом к развертыванию противоракетной обороны в Европе.

Существенно изменились акценты и в том, что касалось стратегии дальнейшего расширения НАТО на восток. После неудачи попыток предыдущей администрации США включить Украину и Грузию в план действий по подготовке к членству и поражения Грузии в «пятидневной войне» стало очевидным, что процесс принятия в альянс новых членов подошел к своему логическому пределу (кроме Балкан), что почти во всех странах (будь то на территории бывшей Югославии, или бывшего СССР), которые включены альянсом в его «расширительную» стратегию, существуют труднопреодолимые политические препятствия для вступления в НАТО, да и консенсус внутри самой НАТО по этому вопросу уже ушел в прошлое.

В декларации, принятой на саммите НАТО в Страсбурге и Келе в апреле 2009 г., уже ничего не было сказано о том, что Украина и Грузия станут членами альянса, и выражалась лишь надежда, что эти страны продолжат сближение с ним и необходимые политико-экономические реформы, чтобы реализовать свои атлантические устремления[4].

В новой стратегической концепции НАТО, принятой Лиссабонским саммитом в октябре 2010 г., говорится, что «альянс не рассматривает ни одну из стран в качестве своего противника». Из этого следовало, что данный тезис относится и к России. Со своей стороны НАТО провозглашала, что она не представляет угрозы для России; более того, альянс «стремится к подлинному стратегическому партнерству с Россией и будет действовать соответствующим образом, ожидая взаимности с российской стороны»[5].

Это дало повод президенту РФ Д.А.Медведеву, который участвовал в португальской столице в заседании Совета Россия – НАТО, приуроченном к саммиту альянса, заявить, что «финальная версия стратегической концепции … всё-таки отражает желание государств НАТО выстраивать конструктивные отношения с Российской Федерацией, двигаться в сторону полноценного партнёрства»[6].

Вопросы же, по которым у нас остаются разногласия, по словам тогдашнего главы РФ (прежде всего, это вопрос об оценке событий, связанных с российско-грузинской войной 2008 года и возникновением новых государств – Абхазии и Южной Осетии) не должен разрывать наши отношения. Д.А.Медведев предпочёл тогда не высказывать критику в адрес планировавшейся Вашингтоном и его союзниками программы создания европейской ПРО, выразив надежду, что она будет принципиальным образом отличаться от отменённой программы третьего позиционного района ПРО и предполагать равноправное участие России[7].

Одним из важных элементов «перезагрузки» российско-американских (и в более широком плане – российско-западных) отношений стало появление разного рода экспертных площадок, состоящих из видных фигур академического мира и отставных государственных деятелей как России, так и США и европейских стран, призванных не только высказывать свои экспертные мнения, но и влиять на те или иные политические решения и инициативы.

В частности, европейский аспект этих отношений был предметом деятельности «Евроатлантической инициативы в области безопасности», объявленной в 2009 г. по инициативе Фонда Карнеги за международный мир. Сопредседателями этой инициативы стали бывший министр иностранных дел РФ И.С. Иванов, председатель Мюнхенской конференции по безопасности, германский дипломат В. Ишингер и бывший председатель комитета по делам вооружённых сил Сената США С. Нанн.

Под влиянием этой инициативы президентом РФ Д.А. Медведевым был, в частности, выдвинут в ноябре 2009 г. проект Договора о европейской безопасности (ДЕБ). Этот проект развивал его инициативу, обнародованную годом ранее на конференции по мировой политике в Эвиане, и был сосредоточен лишь на одном аспекте - защите стран-участниц предполагаемого договора от вооруженного нападения.

Фактически, эта была попытка хотя бы частично «перехватить» у НАТО одну из её важнейших функций (пусть там и не было аналога статьи 5 Вашингтонского договора, касающейся коллективной обороны) и использовать ту кризисную ситуацию, в которой оказался Североатлантический союз, т.е. та организация, которая и призвана обеспечивать эту защиту для большинства европейских государств.

Этот кризис выражался в фактическом исчерпании европейской миссии НАТО (во всяком случае, до того, как в 2014 г. разразился украинский кризис, такая точка зрения представлялась вполне обоснованной) и в том, что НАТО сосредоточилась в основном на операции в Афганистане.

Стремление Москвы заключить новый Договор о европейской безопасности отражало также её разочарование в ОБСЕ – организации, которая по своей природе должна быть внеблоковой и общеевропейской, но фактически (во многом из-за бездеятельности самой же России в предыдущее десятилетие) превратилась после окончания «холодной войны» в инструмент поддержания западной гегемонии в Европе, только в данном случае с помощью не военно-политических, а гуманитарно-правовых инструментов.

На практике, однако, содержание российского проекта лишь усилило подозрения НАТО в том, что Москва пытается если не разрушить, то размыть те «испытанные» инструменты обеспечения безопасности, которые предлагает Североатлантический альянс, инкорпорировать их в какие-то новые, неотработанные механизмы.

По этой причине руководители стран – членов альянса, а также руководящие чиновники НАТО, не отвергая цель, поставленную в российской инициативе – неделимость европейской безопасности - настаивали на том, что она может быть достигнута в контексте существующих институтов – ОБСЕ и Совета Россия – НАТО, без того, чтобы вступать в долгие и мучительные переговоры о каких-либо новых договорах. Этот тезис содержался, в частности, в выступлении государственного секретаря США Х.Клинтон в её выступлении в парижской L’Ecole Militaire в январе 2010 г[8].

Председатель правления Института современного развития (ИНСОР) И.Юргенс - а это был один из главных экспертных центров в окружении президента Д.А. Медведева, ставивший, в частности, вопрос о возможности вступления РФ в НАТО - утверждает, что американцы среагировали на проект Договора о европейской безопасности «как на попытку разделить и расколоть западный альянс, вывести американцев с европейского континента»[9].

Представляется, однако, что возлагать всю вину за неудачу инициативы по ДЕБ на США – значит, руководствоваться несколько упрощённым взглядом на мотивы, которыми диктуется политика как США, так и их европейских союзников, ведь последние не меньше – и даже больше – чем Вашингтон, опасаются разрушения или размывания атлантических механизмов, без которых они не мыслят безопасность Европы. По этой же причине нельзя приписывать лишь американскому давлению то единогласие, с которым Евросоюз и США впоследствии начали против России «войну санкций» в связи с событиями на Украине.

В США многие склонны связывать угасание и срыв «перезагрузки», в том числе на евроатлантическом направлении, с внутриполитическими переменами на высшем уровне в России, прежде всего, с тем, что Д.А. Медведеву пришлось отказаться от намерения баллотироваться в президенты на второй срок, и с возвращением В.В. Путина на высший пост в государстве. В частности, известный специалист по России, профессор Джорджтаунского университета А.Стент в своей вышедшей в 2014 г. книге «Пределы партнёрства» замечает: «Обама, как и другие западные лидеры, с самого начала решил поймать Медведева на слове и действовать так, как будто тот – лидер России не только де-юре, но и де-факто, желающий сделать российское общество более современным, основанным на верховенстве закона.

Администрация Обамы решила сделать ставку на Медведева и сосредоточить усилия на этой половине тандема в надежде, что Медведев в конце концов сумеет укрепить свои позиции и сосредоточить власть в своих руках. В тот период среди американских чиновников стало модным выражение «дать Медведеву полномочия», что говорило о преувеличении Соединёнными Штатами своего потенциального влияния на внутреннюю политику России»[10].

В Вашингтоне любое улучшение отношений с Россией в постсоветский период рассматривалось как шанс добиться смягчения её позиций – или вообще отказа от всяких возражений с её стороны – по тем вопросам, где США и их союзники считают необходимым укрепить свою гегемонию. Именно так обстояло дело с проблемами расширения НАТО или военного вмешательства альянса в Югославии, а потом в Ливии. «Перезагрузка», начатая по инициативе администрации Б.Обамы, была рассчитана на то, что для России эти и другие проблемы перестанут быть важными, и она ради каких-то более важных задач собственного развития откажется от своих «имперских» амбиций.

Та часть американского экспертного сообщества, которая занималась политическим и информационным обоснованием «перезагрузки» (а такой его представитель, как М.Макфол, занимался этим также на должности посла США в РФ), впоследствии – уже после «украинского разлома» – пыталась доказать, что Москва, если нужно, сумеет закрыть глаза на те действия США на международной арене, которые обычно вызывают у неё беспокойство.

В своей статье в летнем номере журнала The Washington Quarterly М.Макфол вместе со своим соавтором, исследователем из Стэнфордского университета К.Стоунер, утверждают, что уже после трёх раундов расширения НАТО на страны Восточной Европы, после руководимых США интервенций в Сербии и Ираке (1999 и 2003 гг.), после «цветных» революций в трех бывших советских республиках (Грузии в 2003 г., Украине 2004 г. и Киргизии в 2005 г.) президенты Б. Обама и Д.А. Медведев вместе работали над несколькими проектами, укрепившими безопасность обеих стран.

Это подписание и ратификация нового договора по СНВ, совместная разработка пакета санкций против Ирана, расширение Северной сети снабжения войск международной коалиции в Афганистане. Самым знаменательным авторы считают согласие российских руководителей воздержаться в марте 2011 г. при голосовании по резолюциям, санкционирующим применение силы против режима М. Каддафи в Ливии[11]. Расширение НАТО, утверждают авторы, не было проблемой для России в период «перезагрузки», тем более что в «эру Обамы – Медведева» альянс не расширялся на восток.

Таким образом, сторонники чисто личностной трактовки российской внешней политики пытаются отодвинуть на второй план и объявить малозначимыми те разногласия по существу между Россией и США/НАТО, которые завели в тупик и «перезагрузку», и оживившийся было в конце первого десятилетия XXI века диалог по евроатлантической безопасности.

Прежде всего, следует отметить провал планов сотрудничества по противоракетной обороне в Европе, где натовская сторона отвергла все предложения Москвы по созданию совместной системы ПРО и отказалась давать России гарантии ненаправленности своей ПРО против России. Ещё до возвращения В.В. Путина на пост президента РФ, Москва дала понять, что ввиду тех принципиальных расхождений, с которыми столкнулись российско-натовские переговоры по противоракетной обороне в Европе, она считает эти переговоры бесполезными.

В ноябре 2011 г. президент Д.А.Медведев объявил о ряде мер военно-технического характера по противодействию американской ПРО (прежде всего, это возможное развертывание в Калининградской области ракетного комплекса «Искандер»), а также возможности выхода РФ из договора СНВ-3 и прекращения сотрудничества по Афганистану. Правда, определённую надежду на выход из тупика давали объявленные в марте 2013 г. Вашингтоном изменения в планах развертывания своей системы ПРО в Европе.

Эти изменения включали, в частности, отмену четвертой стадии развертывания евроПРО, в рамках которой планировалось разместить на территории Центральной и Восточной Европы в 2018-2020 гг. усовершенствованные ракеты-перехватчики, способные сбивать МБР. Однако фундаментальных разногласий между Россией и США/НАТО по проблеме ПРО это не устранило, а украинский кризис прервал все усилия по взаимному диалогу.

Не только проблема противоракетной обороны в Европе стала причиной деградации и свёртывания евроатлантического диалога. Прежде всего, исчерпал себя тот стимул, который обеспечивало сотрудничество, связанное с проведением под руководством НАТО в Афганистане миссии Международных сил содействия безопасности (МССБ).

Оно было фактически единственной плодотворной основой для диалога между Россией и НАТО. Те военно-технические мероприятия, которые проводились по линии Совета Россия – НАТО в других областях, и которые натовская сторона постоянно указывала как пример позитивного взаимодействия с Россией (совместные учения и экспертный диалог по антитеррору, борьбе с пиратством, поисково-спасательным операциям на море и т.д.), имели какой-то смысл лишь в условиях подходящего политического климата во взаимных отношениях. Они в то же время позволяли отвлекать внимание от фундаментальных разногласий по вопросам контроля над вооружениями и нейтрализовывать недовольство России из-за приближения инфраструктуры альянса к её границам.

В том, что касается сотрудничества по более фундаментальным проблемам европейской архитектуры, то здесь США и Североатлантический союз за прошедшие после окончания холодной войны два с половиной десятилетия практически ничего не сделали для того, чтобы эволюция приоритетов НАТО перестала восприниматься в России как угроза её интересам и ее национальной безопасности. Москва отвечала взаимностью. Так, в Военной доктрине РФ 2010 года, принятой в разгар «перезагрузки», опасности, связанные с НАТО (стремление наделить силовой потенциал альянса глобальными функциями, приблизить свою инфраструктуру к российским границам), были указаны в качестве основных внешних угроз для страны, что вызвало недовольство со стороны самой НАТО.

То, что расширение НАТО на восток после наиболее массовой волны этого расширения (когда в альянс в начале 2000-х гг. были приняты сразу семь стран, в том числе прибалтийские республики бывшего СССР) фактически исчерпало свой ресурс, а соответствующие обещания НАТО в адрес Украины и Грузии не имеют возможности в обозримом будущем воплотиться в реальность, отнюдь не помогло взаимопониманию между Россией и Североатлантическим альянсом. Принятие в НАТО столь большого числа недружественно настроенных к России государств, которые, к тому же, наиболее активно лоббируют в пользу активизации сотрудничества с прозападно ориентированными странами постсоветского пространства, само по себе создаёт далеко не лучший климат в отношениях Россия – НАТО.

Именно страны ЦВЕ с наибольшим рвением предоставляют свою территорию для размещения натовской инфраструктуры (прежде всего, европейской ПРО) и военных баз. Именно в прибалтийских странах было решено разместить такие имеющие явный антироссийский смысл натовские структуры, как центр энергетической безопасности или центр кибернетической защиты. Все эти проекты начали реализовываться ещё до того, как разразился украинский кризис.

Еще до событий на Украине произошёл развал договорной базы отношений между РФ и её западными партнёрами в некоторых ключевых вопросах безопасности и контроля над вооружениями. Прежде всего, это Договор об обычных вооружениях в Европе. Непреодолимые разногласия возникли из-за того, что страны НАТО увязывали ратификацию адаптированного ДОВСЕ с выполнением Москвой «стамбульских обязательств» 1999 года о выводе своих баз и контингентов из Грузии и Молдавии.

В 2011 г. США, а вслед за ними и другие страны НАТО, приостановили выполнение ряда обязательств по ДОВСЕ в отношении России, которые после введения в 2007 г. российского моратория на соблюдение этого договора и так были односторонними. В конечном счёте, российская сторона пришла к выводу о нежизнеспособности самого договора – как формально до сих пор действующего ДОВСЕ 1990 года, так и не вступившего в действие адаптированного договора, поскольку они создавались на основе мышления холодной войны.

Никаких точек соприкосновения между Россией и НАТО не удалось найти и в вопросе о сокращении тактического ядерного оружия в Европе, что было, в частности, одним из элементов инициативы президента США Б.Обамы, выдвинутой в июне 2013 г. (наряду с предложением сократить стратегические ядерные вооружения России и США ещё на треть в сравнении с Договором СНВ 2010 года). Россия не готова обсуждать этот вопрос ввиду превосходства НАТО по обычным вооружениям. В силу особенностей геостратегического положения России ТЯО имеет для России большее значение, чем для США, ведь оно размещено только на собственной территории РФ, и остаётся одним из немногих козырей на переговорах с США и НАТО.

Россия и Запад не смогли прийти к согласию по проблеме неурегулированных этнополитических конфликтов в разных районах Европы и постсоветского пространства, в первую очередь, в вопросе о том, как и в каких случаях следует применять принципы территориальной целостности и права наций на самоопределение. Именно эта проблема самым непосредственным образом влияла на деятельность российско-натовских форумов, которые замораживали свою деятельность после бомбардировок Югославии со стороны НАТО в 1999 г., затем после российско-грузинской «пятидневной войны» 2008 г.

Признание большинством западных стран независимости Косово в 2008 году дало предлог Москве апеллировать к «косовскому прецеденту» в случае с Абхазией и Южной Осетией. Попыткой выйти из тупика, образовавшегося после признания Россией независимости этих двух республик вслед за российско-грузинской войной, стала «Мезебергская инициатива» президента РФ Д.А. Медведева и канцлера ФРГ А.Меркель, выдвинутая в 2010 г. Её целью было совместное решение Москвой и Евросоюзом приднестровского конфликта в комплексе с планом создания комитета Россия–ЕС по вопросам внешней политики и политики безопасности. Это одновременно отражало и стремление России найти новый канал взаимодействия с ЕС в обход США и НАТО.

Однако эта инициатива не привела к каким-либо результатам, поскольку игнорировала тот геополитический и геоэкономический контекст, в котором развивается данный конфликт, разнонаправленные интересы его участников, сохраняющиеся принципиальные разногласия сторон относительно территориальной целостности Молдавии и присутствия российского воинского контингента.

«Деамериканизация» российской внешней политики, начавшаяся после возвращения В.В. Путина на пост президента в 2012 г., сразу отразилась на евроатлантическом направлении. Уже в первых документах по вопросам внешней политики, утверждённых новым президентом (в частности, в указе «О мерах по реализации внешнеполитического курса Российской Федерации») отношения в Евро-Атлантическом регионе были поставлены далеко не на первое место среди региональных приоритетов России (позади, в том числе, и отношений со странами АТР), а критика в адрес НАТО была значительно усилена.

В.В. Путин отказался участвовать в заседании Совета Россия – НАТО на высшем уровне во время саммита НАТО в Чикаго в мае 2012 г. Причиной был тупик на переговорах по евроПРО. Фактически была сдана в архив идея Договора о европейской безопасности, хотя она продолжала эпизодически упоминаться в выступлениях руководителей МИД РФ - но исключительно как пример неконструктивной реакции Запада на российские предложения. Окончательно была закрыта и тема – с самого начала чисто умозрительная - возможной интеграции России в евроатлантические институты.

Недальновидность надежд тех кругов в США, которые считали, что Москва ради каких-то прагматических целей своего внутреннего развития готова будет смириться со своей маргинализацией в системе европейской безопасности, признают американские эксперты С.Чарап и Дж.Шапиро, работавшие в аппарате внешнеполитического планирования Государственного департамента США во время первого президентского срока Б.Обамы.

В своей статье «Можно ли избежать новой холодной войны?» они утверждают, что путь институционального расширения, на который Запад вступил в середине 1990-х гг., привел к положительным преобразованиям в большей части посткоммунистической Европы, но у этого пути с самого начала был изъян – прежде всего, в том, как Запад обошелся с Россией и её соседями. НАТО и ЕС так и не смогли интегрировать в свои структуры Россию (а она никогда не согласилась бы интегрироваться на условиях Запада без взаимных уступок).

России и Западу, по словам Чарапа и Шапиро, пришлось довольствоваться стратегией «партнёрства без членства», которая создала плотную ткань взаимодействия, но её цели с точки зрения Запада (постепенное превращение России в рыночную демократию, интегрированную в мировое сообщество), было крайне трудно достичь, как и трудно было добиться того, чтобы она согласилась считать членство своих соседей в евроатлантических структурах выгодным и благотворным для себя.

Авторы заключают: «Гамбит России на Украине привел к тому, что парадигма партнерства России и Запада без членства в западных организациях выброшена на свалку истории. Всё множество институциональных соглашений, по сути, выхолощено. Даже если конфликт на Украине может быть быстро завершен, конфронтация России и Запада продолжится»[12].

Украинский кризис и новый этап конфронтации между Россией и Западом

Политический кризис на Украине, вызванный вначале противоречиями вокруг планов подписания Киевом соглашения об ассоциации с Европейским союзом, а затем – особенно после государственного переворота в феврале 2014 г. – получивший значительно более широкое военно-политическое измерение, стал точкой невозврата для всех описанных выше российско-американских и российско-натовских проектов по созданию новой евроатлантической архитектуры безопасности.

Действия России по реагированию на этот переворот (в первую очередь, присоединение Крыма), начало вооружённого конфликта на юго-востоке Украины, в который Москва в разных формах была вовлечена, предпринятые США и их европейскими союзниками ответные меры и санкции поставили на грань краха все усилия и переговорные форматы в этой сфере.

Именно такая ситуация, когда Европа погружается в самую острую после окончания холодной войны конфронтацию между Россией и Западом, делает для НАТО приоритетной задачу возрождения её традиционной для послевоенной эпохи «европейской миссии». Последняя подверглась существенному размыванию из-за сосредоточенности альянса в течение двух десятилетий преимущественно на экспедиционных задачах, в первую очередь на операции в Афганистане. В тех обстоятельствах, которые сложились в результате событий вокруг Украины, это означает, что Россия возвращается к роли главной угрозы, которую Североатлантический альянс призван сдерживать.

В начале апреля 2014 г., сразу после включения Крыма в состав РФ, НАТО объявила о приостановке военного и гражданского сотрудничества с Москвой, не закрывая, правда, полностью дверь для политического диалога и обсуждения ситуации на Украине в рамках СРН в случае необходимости.

На состоявшемся в начале сентября 2014 г. в Ньюпорте (Уэльс, Великобритания) саммите НАТО был принят План действий по повышению боевой готовности. Важнейший его компонент - решение о создании нового подразделения высокой боевой готовности, которое будет включать несколько тысяч человек, готовых к развертыванию в течение нескольких дней при поддержке военно-воздушных, военно-морских сил и сил специального назначения. Было объявлено об усилении миссии воздушного патрулирования стран Прибалтики.

Страны альянса решили интенсифицировать сотрудничество с Украиной в рамках программы «Особого партнёрства» (хотя и не давая Киеву обещаний о принятии в свои ряды, чего он активно добивается, и не спеша с поставками ему современного летального оружия). Грузия и Молдавия были включены в новую «Инициативу по укреплению обороноспособности», целью которой является расширение сотрудничества с ними и обмена опытом в вопросах реформирования систем обороны и безопасности.

Резко раскритиковав Россию за «агрессивные действия» по отношению к Украине и некоторым другим ее соседям, заявив о непризнании «аннексии Крыма», потребовав от неё возвращения к ДОВСЕ, поддержав введенные против неё Евросоюзом и другими странами санкции, саммит НАТО заявил, что условий для возвращения к практическому сотрудничеству с Москвой в настоящее время нет. Тем не менее, в итоговой декларации встречи оставляется открытой дверь для восстановления связей с РФ, если произойдут «конструктивные перемены» в ее поведении[13].

Призыв предоставить Украине, Грузии и Молдавии статус ведущего союзника США – не члена НАТО содержался в законопроекте «О предотвращении агрессии со стороны России, 2014», который был внесён в Конгресс в начале мая 2014 г. сенатором – республиканцем от штата Теннесси Б. Коркером и прошел первые два чтения[14]. Задача активизации и укрепления НАТО в деле противостояния «российской агрессии» была лейтмотивом этого документа, работа над которым, однако, так и не была завершена Конгрессом 113-го созыва.

После обострения кризиса вокруг Украины одним из главных поводов для напряжённости между Россией и НАТО становится наращивание военного присутствия альянса на территории восточноевропейских, особенно прибалтийских государств. Помимо троекратного увеличения числа натовских истребителей, патрулирующих воздушное пространство Литвы, Латвии и Эстонии, это создание новых командных центров НАТО, намерение перебросить в данный регион тяжелые вооружения и военную технику.

Пентагон собирается осуществлять складирование в различных странах Восточной Европы военной техники с целью постоянного проведения учений на ротационной основе. Об этом, в частности, заявил 23 июня 2015 г. министр обороны США Э.Картер, выступая на совместной пресс-конференции с министрами обороны Эстонии, Латвии и Литвы в Таллине.[15]. Запланировано складирование на территориях Эстонии, Литвы, Латвии, Болгарии, Румынии и Польши около 1200 единиц бронетехники, включая 250 танков «Абрамс», а также БМП «Брэдли» и артиллерийских систем, которых достаточно для оснащения бригады в составе 3-5 тыс. человек.

Некоторые виды этой техники могут быть также размещены в Германии. Это лишь незначительная доля от того, что Россия способна разместить у своих западных границ, но подобное складирование вооружений, по словам его сторонников, будет служить убедительным свидетельством американских обязательств перед союзниками и надёжным инструментом сдерживания[16].

В марте 2015 г. США провели противоракетные учения в Польше с целью продемонстрировать способность оперативно размещать системы «Пэтриот». В этот же период был осуществлен марш через страны центрально- и восточноевропейского региона 2-го разведывательного полка Армии США.

По данным Министерства обороны Российской Федерации, обнародованным в конце июля 2015 г., за последние полтора года вооружённые силы НАТО увеличили количество военных учений у границ с Россией практически в два раза: если в 2012-2013 годы они проводили в среднем 90-95 учений в год, то в 2015 уже до 150 в год, а полёты разведывательной авиации у российской территории увеличили в девять раз[17].

Россия заявляет, что не оставит без ответа наращивание военного потенциала в странах, примыкающих к её западным границам. В середине июня 2015 г. координатор управления генеральных инспекторов Минобороны РФ генерал армии Ю.Якубов заявил, что «если тяжелая боевая техника США в составе танков, артиллерийских систем и другой боевой техники действительно появится в ряде стран Восточной Европы и Прибалтики … России ничего не останется, как наращивать свои силы и средства на западном стратегическом направлении». По его словам, «в первую очередь, будет усилена группировка войск по всему периметру западной границы России, включая новые формирования танковых, артиллерийских и авиационных частей»[18].

С другой стороны, на Западе предпочитают оперировать выгодными для него данными, на основании которых делается вывод, что количество и интенсивность учений НАТО на восточном фланге, хотя они и значительно увеличились с начала украинского кризиса, несопоставимы с тем, что демонстрирует Россия. Так, в докладе лондонского экспертного центра «Европейская сеть лидеров» (ЕСЛ), выпущенном в августе 2015 г. и названном «Готовиться к худшему: усиливают ли вероятность войны в Европе военные учения России и НАТО?», со ссылками на Министерство обороны РФ приводятся данные, что в 2015 г. в России намечено провести в общей сложности около 4 тыс. военных учений (правда, делается уточнение, что речь идёт обо всех учениях на всех уровнях)[19].

Этот же экспертный центр ранее опубликовал доклад, дающий обзор случаев близкого военного соприкосновения между Россией и Западом в 2014 году и утверждающий, что по сравнению с периодом до марта 2014 г. ситуация изменилась и по числу инцидентов, и по их серьезности. По состоянию на конец октября 2014 г. государства НАТО произвели более 100 перехватов российских самолетов – в три раза больше, чем в 2013 г.[20]

При этом резкое обострение напряжённости между Россией и США/НАТО сопровождается «войной интерпретаций» одних и тех же фактов и цифр, особенно тех, которые имеют отношение к военной активности обеих сторон. Так, августовский (2015 г.) доклад ЕСЛ был подвергнут критике одним из российских экспертов за то, что в нём «методологически ущербно» сравнивается один вид учений, проведенных в этом году Россией, с другим видом военных учений, организованных НАТО также в текущем году.

Имеются в виду, с одной стороны – проведённая в марте 2015 г. внезапная проверка боеготовности вооружённых сил РФ, включавшая войска всех оперативно-стратегических командований, а также командование ВДВ, части и соединения центрального подчинения (в ней в общей сложности участвовали около 80 тыс. военнослужащих); с другой стороны – гораздо более ограниченные по численности (15 тыс. военнослужащих) натовские учения «Союзный щит», проходившие в июне того же года в Балтийском регионе с участием 19 стран – членов альянса и трёх стран – партнёров. По мнению российского эксперта, некорректно сравнивать лишь два военных учения противостоящих сторон; «нужно учитывать все проводимые учения, их масштабы и направленность (отрабатываемые задачи) во всей совокупности.

В этой связи следует отметить, что в суммарном виде количество личного состава стран-членов НАТО, которые задействуются в военных маневрах альянса, значительно больше, чем в российских военных учениях». Кроме того, необходимо принимать во внимание и несопоставимость количественных показателей НАТО и России по боевым самолётам и кораблям океанской зоны действия, равно как и создание альянсом Сил быстрого развёртывания численностью 40 тыс. человек, которые могут быть оперативно переброшены по воздуху, а главное, то, что направленность натовских учений «носит антироссийский характер, поскольку в основном … они проводятся у российской территории (до 55%)»[21].

Однако, даже несмотря на обострение отношений между Россией и НАТО, которое повлекло за собой существенное повышение уровня военного противостояния в чувствительных друг для друга регионах (в частности, в прибалтийском), становится очевидной избыточность этих мер. Это касается, в частности, увеличения числа натовских истребителей, патрулирующих воздушное пространство Эстонии, Латвии и Литвы. С сентября 2015 г. было решено вновь сократить их количество – с 16 до 8, правда, обосновано это было не политическими, а техническими доводами. Более половины самолетов, по заявлению председателя военного комитета НАТО чешского генерала П.Павела, и так простаивало[22].

В качестве одной из главных потенциальных угроз после присоединения Крыма к РФ в НАТО стали рассматривать невоенные методы российского воздействия на страны альянса. Так, в докладе Атлантического совета США, выпущенном в июне 2014 г., утверждается, что НАТО сталкивается с опасностью «гибридных войн» -- военных действий, сочетающих в себе применение обычных вооружённых сил, и информационные операции, использование провокаторов, кибероружия и экономических рычагов[23].

На Западе авторство концепции «гибридных войн» в последнее время (особенно после присоединения Крыма к РФ и начала боевых действий на юго-востоке Украины) стали приписывать начальнику Генерального штаба ВС РФ генералу В.Герасимову, имея в виду его выступление на общем собрании Академии военных наук в январе 2013 г., где он сделал обзор применяемых в мире новых способов ведения боевых действий и асимметричных войн и сформулировал в этой связи соответствующие задачи для вооружённых сил РФ и отечественной военной науки[24].

Такие утверждения, явно преувеличивающие роль России в разработке идеи «гибридных войн», в частности, делает аналитик Фонда науки и политики (Берлин) Маргарете Кляйн, по мнению которой действия России на Украине, широкое сочетание военных и невоенных методов, использование протестного потенциала местного населения и управляемых извне политических движений развивались в рамках этой концепции[25]. Трактовка действий России в Крыму как «гибридного» конфликта, в котором задействованы военные силы, выступающие в негосударственном обличье, содержится и в Национальной военной стратегии США, принятой в июне 2015 г. Эти действия ставятся в документе в один ряд с действиями ИГИЛ в Ираке и Сирии, которым также приписывается «гибридный» характер[26].

Противодействие «информационным войнам», якобы ведущимся Россией с целью ослабления Запада, в условиях нарастания конфронтации с Москвой становится для Вашингтона и его наиболее лояльных союзников одной из главных задач. Эта тема стала одной из основных в докладе «Российский вызов», опубликованном в июне 2015 г. Королевским институтом международных отношений в Лондоне. Его авторы пишут о чуть ли не катастрофических последствиях российских «информационных войн» для НАТО и беспомощности, якобы проявляемой Западом перед лицом этих войн.

По их утверждению, «в обстоятельствах, когда от Запада требовалось полное единство – в частности, когда на повестке дня стояло решение о коллективных действиях по линии НАТО – информационные войны, которые вела Россия, не раз играли ключевую роль в эксплуатации уже существующих разногласий среди союзников по НАТО, направленной на то, чтобы помешать им достичь консенсуса по существу вопроса»[27].

В середине апреля 2015 г. в комитете по иностранным делам Палаты представителей состоялись слушания, темой которых было «противодействие стремлению России использовать информацию в качестве оружия». Участники слушаний утверждали, что пропаганда и дезинформация (объектом которой в данный момент является в первую очередь ситуация на Украине и вокруг неё) - ключевой элемент российской стратегии «гибридных войн», направленной на дестабилизацию НАТО и внесение раскола между её членами – в условиях, когда, по утверждению сторонников сдерживания «российской агрессии», американское вещание на зарубежные страны переживает упадок и хронически недофинансируется.

При этом особенно уязвимыми перед этой стратегией являются страны Центральной и Восточной Европы, в первую очередь прибалтийские государства, значительную часть населения которых составляют русские. Лидера демократов в комитете Э.Энгеля по его признанию, больше всего беспокоит «натиск контролируемых Кремлем телевизионных вещателей в прифронтовых государствах»[28].

В то же время концепция «гибридных войн» встречает довольно скептический прием даже среди ряда экспертов, близких к НАТО. В частности, в журнале «НАТО ревью» в мае 2015 г. была опубликована статья заместителя директора Института по проблемам безопасности Техасского университета (Эль-Пасо) Д. Ван Пуйвельде, в которой он утверждает, что сам термин «гибридный» применительно к войнам не несёт в себе никакого нового смысла. Все войны, которые велись человечеством на протяжении его истории, можно назвать «гибридными», поскольку в них использовались как классические вооружения, так и неконвенциональные, нелетальные инструменты воздействия на противника. Появление же в современную эпоху такого оружия, как кибернетическое, по утверждению автора, не изменило природу войны, а просто придало ей новое измерение[29].

Можно ли вернуться от конфронтации к сотрудничеству

Попытки не допустить полного прекращения диалога по проблемам евроатлантической безопасности не прекращались даже в период наибольшего обострения отношений между Россией и США/НАТО, вызванного украинским кризисом. В частности, определенным сигналом в адрес Москвы о готовности восстановить сотрудничество с ней и не превращать это сотрудничество окончательно в заложника «украинского вопроса» стала статья госсекретаря США Дж. Керри «Новая холодная война?»в газете «Франкфуртер Альгемайне» 9 ноября 2014 г.

Заявив о неприемлемости «агрессивного поведения России на Украине» и о намерении защищать послевоенное мировое устройство и порядок, установившийся после падения Берлинской стены, Керри написал, что решающее значение имеет и возобновление конструктивных отношений с Россией в случае, если Москва готова совершить необходимые шаги[30].

В 2015 г., усилия по выводу этих отношений из тупика заметно активизировались, особенно в связи с заключением в феврале соглашения «Минск-2» об урегулировании конфликта на востоке Украины. Хотя судьба соглашения «Минск-1», подписанного в сентябре 2014 г., оказалась печальной, да и перспективы полного выполнения «Минска-2» остаются туманными (боевые действия между сторонами фактически продолжались, хоть и с меньшей интенсивностью, до конца августа), само появление переговорных форматов с непосредственным участием ведущих западных держав (Германии, Франции) в мирном урегулировании позволяет, в частности, нейтрализовывать деструктивное воздействие сторонников «жёсткой линии» в США и НАТО.

Проходившая в начале февраля 2015 г. 51-я Мюнхенская конференция по безопасности продемонстрировала, что многие ведущие политики Европы – особенно во Франции и ФРГ, больше всех заинтересованных в мирном разрешении украинского кризиса в сотрудничестве с Москвой - даже в нынешних условиях, когда их свобода действий, сильно ограничена - не желают действовать лишь в русле сдерживания «российской агрессии».

Явственным был, например, контраст между выступлением на этой конференции вице-президента США Дж. Байдена и высказываниями министра иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайера в ходе панельной дискуссии с госсекретарём США Дж. Керри и министром иностранных дел Франции Л. Фабиусом. Вице-президент США отчётливо избрал конфронтационную риторику, обвинив Россию не только во вторжении на территорию Украины и военной поддержке «сепаратистов», но и в использовании коррупции как средства давления на неугодные страны, а также в применении «энергетического оружия».

Все его требования касательно урегулирования украинского конфликта были обращены исключительно к Москве[31]. В то же время глава германской дипломатии, хотя и обвинил Москву в использовании логики силы и сфер влияния по отношению к Украине, подчеркнул, что прочная система безопасности в Европе может строиться только вместе с Россией, а не вопреки ей (аналогичный подход в отношении Европы требуется и от Москвы).

Его французский коллега признал не только законность требований Украины о гарантиях против военных угроз со стороны соседа и контроле над своей границей, но и обоснованность заботы России о жителях восточной Украины, о том, чтобы соблюдались их специфические интересы, была осуществлена реальная децентрализация или автономия[32].

Незадолго до конференции её председатель, немецкий дипломат В.Ишингер опубликовал статью в журнале «Интернационале политик», в которой признал, что некоторые претензии России к той архитектуре европейской безопасности, которая в настоящее время складывается, действительно заслуживают рассмотрения. Ссылаясь на формулировку М.С. Горбачёва, он пишет, что в общеевропейском доме для России не нашлось даже комнаты.

Во многом, считает Ишингер, это вина администрации Дж. Буша, которая отошла от провозглашенной в 1990-е годы «двойной стратегии» НАТО (сочетание расширения альянса с интенсивным российско-натовским партнерством), выйдя из Договора по ПРО, пойдя на роспуск комиссии Гора – Черномырдина, поддержав стремление Киева и Тбилиси вступить в НАТО, что способствовало столкновению между Россией и Грузией в 2008 г.

Правда, В.Ишингер тут же заявил, что всё это никак не оправдывает «применение силы» Россией и её «ревизионизм» по отношению к европейскому порядку. Но показателен уже сам факт того, что видный европейский дипломат, возглавляющий один из самых авторитетных в мире международных форумов по безопасности, признал хотя бы долю ответственности Запада за то, что сейчас происходит, а также необходимость реанимации некоторых ранее существовавших механизмов диалога с Москвой по военно-политическим проблемам и разработки новых[33].

Хотя действия России, связанные с кризисом вокруг Украины, дали возможность многим НАТО-оптимистам утверждать, что теперь у Североатлантического альянса появится шанс снова сплотиться и вернуть себе изначальное предназначение (защита территорий стран – участников), нынешнее обострение российско-западных отношений всё же неспособно возродить такой же сильный побудительный мотив для сплочения, каким была холодная война между СССР и Западом.

Украинский кризис и существенное повышение уровня военного противостояния между РФ и НАТО в Европе отнюдь не заставили большинство членов НАТО повысить свои военные расходы и довести их до требуемого норматива в 2% от ВВП. Ключевые европейские страны НАТО, в первую очередь Германия, в меру своих возможностей блокируют требования проамерикански настроенных членов альянса в Центральной и Восточной Европе о наращивании стационарного военного присутствия альянса на их территориях, равно как и выступают против поставок летальных вооружений Украине.

В силу этого, считают американские исследователи Р.Менон и Ю.Румер, авторы изданной в начале 2015 г. Массачусетским технологическим институтом книги «Конфликт на Украине: распад миропорядка, установившегося после холодной войны», маловероятно, чтобы украинский кризис смог дать НАТО возможность для формулирования новых целевых установок.

«Нет сомнения, что этот кризис изрядно потрепал отношения России с Западом, и что преодоление нанесенного им ущерба будет тяжёлым и долгим. Но в силу того экономического, политического и военного значения, которое имеет Россия, наиболее влиятельные члены НАТО в конце концов протянут Москве оливковую ветвь, и заставят их это сделать те европейские фирмы, которые торгуют с Россией и инвестируют в неё.

Со своей стороны, у России будет множество причин, как экономических, так и стратегических, чтобы ответить взаимностью. Она не хочет оказаться изгоем, лишенным экономических выгод от торговли с Западом и загнанным в дипломатическую изоляцию. И вообще, она совершенно не желает сжигать мосты с Западом и сдаться на милость Китаю – растущей державе, стране, с которой, несмотря на нынешнее российско-китайское «стратегическое партнёрство», у России очень непростая история отношений и более чем 4000-километровая граница.

Те, кто утверждают, что украинский кризис спровоцировал что-то подобное холодной войне и укрепил НАТО, сильно заблуждаются. Несомненно, это был важный момент для НАТО, но он определённо не станет решающим»[34].

Несмотря на прекращение сотрудничества между Россией и НАТО, контакты между политическими представителями обеих сторон на разных уровнях сохраняются. В НАТО, в частности, не могут сбрасывать со счетов необходимость координации усилий с Москвой в условиях все более осложняющейся ситуации в арабо-исламском «подбрюшье» Европы. Министр иностранных дел РФ и генеральный секретарь НАТО в 2015 году после почти годичного перерыва возобновили традицию взаимных встреч.

Такие встречи имели место между С.В. Лавровым и Й.Столтенбергом в начале февраля (в ходе работы Мюнхенской конференции по безопасности), во время поездки главы российской дипломатии в Брюссель на заседание Комитета министров Совета Европы в середине мая, а также в ходе работы 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в конце сентября.

Последняя из упомянутых встреч С.В. Лаврова и Й.Столтенберга проходила уже в серьёзно изменившемся внешнеполитическом контексте – сразу после выступления В.В. Путина с трибуны ГА ООН и последовавшей затем встречи российского президента с Б. Обамой – когда украинская проблематика в российско-западных отношениях стала уступать по значимости задачам, связанным с противостоянием «Исламскому государству» и другим террористическим организациям.

Знаковым стал такой шаг Вашингтона, как приезд в Сочи государственного секретаря Дж. Керри 12 мая 2015 г., его переговоры с министром иностранных дел С.В. Лавровым и встреча с президентом В.В. Путиным (первая подобная встреча главы американской дипломатии с главой российского государства на территории РФ за два года). Это можно считать свидетельством того, что американская администрация начала осознавать бесперспективность своей линии давления на Москву, тем более что сам визит Керри проходил по инициативе американской стороны.

Сочинские переговоры Дж. Керри следует рассматривать в общем контексте с его же участием во встрече министров иностранных дел стран НАТО в Анталье (Турция). Одним из показателей того, что США их союзники по НАТО постепенно осознают контрпродуктивность линии на замораживание отношений с Россией, стала подтвержденная на встрече в Анталье информация о возобновлении работы «горячей линии» между военными РФ и НАТО, хотя о восстановлении предметного сотрудничества речь пока не идет.

Конечно, это ещё не перелом в нынешней негативной тенденции в отношениях между двумя странами – да и вопрос об отмене или даже ослаблении антироссийских санкций никто не ставит (хотя Дж. Керри на пресс-конференции после переговоров в Сочи заявил, что если будут полностью реализованы Минские соглашения по Украине, начнётся отмена этих санкций)[35].

К тому же, тот факт, что Вашингтон непосредственно не участвует в «нормандском формате» переговоров по Украине, порождает известную двусмысленность и даёт немало оснований утверждать, что США не заинтересованы в мирном урегулировании украинского конфликта и стремятся использовать его для сталкивания между собой России и Евросоюза. Во всяком случае, такая точка зрения имеет широкое хождение в российских информационно-пропагандистских материалах по украинскому конфликту.

Учреждение в июне 2015 г. переговорного формата «Карасин – Нуланд» (заместитель министра иностранных дел РФ и помощник госсекретаря США по делам Европы и Евразии) было призвано дополнить «нормандскую четвёрку» и создать самостоятельный механизм российско-американской координации по Украине.

Вашингтон и его союзники по НАТО, постепенно признают, что диалог с Москвой для них необходим в условиях всё более осложняющейся международной обстановки и стремительного ослабления американских рычагов контроля над ней. Прежде всего, это ситуация, связанная с противостоянием радикальному исламизму и терроризму на Ближнем Востоке, поддержание хотя бы минимально необходимого уровня координации действий в связи с иранской проблемой (а ведь иранский фактор приобретает всё большее значение в различных очагах конфликтов в ближневосточном регионе).

Американское вмешательство в украинские события резко снизило желание России участвовать в такой координации, и США наверняка почувствовали весь негатив, который с этим связан. Между тем, задача надавить на Москву, чтобы она прекратила свою поддержку режима Б.Асада в Сирии (особенно в том тяжелом положении, в котором он оказался из-за наступления исламистских сил), не становится для Вашингтона менее актуальной, тем более что ближневосточная политика США, начавших курс на примирение с Ираном, всё больше отягощается противоречиями как с Израилем, так и с Саудовской Аравией и Турцией.

Достижение в июле 2015 г. соглашения по иранской ядерной программе в рамках «шестёрки» международных посредников с участием России объективно способно привести к дальнейшей эрозии американской гегемонии (ведь это придаёт политике Вашингтона в ближневосточном регионе ещё большую противоречивость) и одновременно к повышению спроса на российское участие.

Необходимость заручиться российской поддержкой (в том числе военной) в борьбе с вооруженной экспансией радикального исламизма, особенно в противостоянии «Исламскому государству», становится для членов НАТО серьезным основанием для того, чтобы снизить степень важности «украинского вопроса» в отношениях с Россией. Самый острый после окончания Второй мировой войны иммиграционный кризис в Европе, разразившийся летом – осенью 2015 г. и ставший результатом тех военных конфликтов, которые не без участия самой Европы и США разразились в различных странах Ближнего Востока и Северной Африки, стал мощным стимулом для того, чтобы более реалистически взглянуть на то, что является важным, а что второстепенным в их подходах к России.

Действия Москвы по наращиванию военной поддержки правительству Сирии, а затем и начало ею военно-воздушной операции в этой стране в конце сентября, хотя и были болезненно восприняты США и их европейскими союзниками, для которых необходимость ликвидации режима Б.Асада стала аксиомой, постепенно стали осознаваться Западом как вынужденная необходимость.

Председатель Мюнхенской конференции по безопасности В.Ишингер в своей статье, посвящённой кризису с беженцами и опубликованной в конце сентября 2015 г., отмечал: «Политическое урегулирование в Сирии может быть найдено только вместе с Москвой и Тегераном, и вряд ли вопреки им. Министр иностранных дел Германии Штайнмайер был абсолютно прав, когда призывал к дипломатической инициативе, созданию широкой контактной группы по Сирии, чтобы извлечь выгоду из той ситуации, которая сложилась в результате сделки по Ирану.

Поэтому наши польские и прибалтийские друзья должны понять, что военные гарантии НАТО своим членам сами по себе не являются сутью стратегии НАТО в отношении России: без Москвы не будет никакого решения ни в Сирии, ни тем более на Украине. Чтобы осознать это, не нужно быть «понимающим Путина» (немецкое выражение, обозначающее тех, кто симпатизирует Путину)[36].

Следует вспомнить, что тот же германский дипломат ещё в начале 2013 г., когда до нынешнего обострения конфронтации между Россией и Западом было ещё далеко, призывал к активизации российско-натовского диалога по проблемам европейской безопасности в увязке с совместными усилиями по решению сирийской проблемы[37].

Подобные выводы и рекомендации видных западных политиков и экспертов, хотя они пока находятся в меньшинстве, способны в перспективе помочь возобновлению диалога по проблемам евроатлантической безопасности, но уже на новой основе. Этот диалог вряд ли может быть возобновлён в том виде, в каком он существовал в «доукраинский» период, тем более, как было сказано выше, его деградация была налицо уже к моменту начала кризиса вокруг Украины.

Возможно, НАТО согласится пойти на восстановление отношений с Москвой в какой-то форме, если сочтёт, что Минские соглашения по урегулированию конфликта на востоке Украины выполняются успешно. Однако, во-первых, перспективы их выполнения, особенно политических статей, далеко не радужны, учитывая, насколько стороны конфликта по-прежнему далеки друг от друга в их интерпретации. Во-вторых, остаётся проблема Крыма, где Россия не пойдёт ни на какие уступки.

В то же время, полное снятие американских и европейских санкций, равно как и возобновление полноценного сотрудничества с НАТО, скорее всего, будет невозможно, пока Запад намерен поддерживать постановку вопроса о территориальной целостности Украины в том виде, в каком его ставит Киев. Пока эти проблемы остаются неразрешёнными, будет очевидно продолжаться наращивание военной мощи Североатлантического союза на восточном фланге вместе с аналогичными мерами России по укреплению своих западных рубежей, хотя стороны, судя по тенденциям последнего времени, постараются не доводить конфронтацию до опасного предела и восстанавливать политический диалог хотя бы на минимально необходимом уровне.

В этих обстоятельствах Москве приходится искать пути «обхода» украинской темы, чтобы попытаться включить в общий контекст российско-западного диалога – в том числе по европейской безопасности - проблематику, связанную с Ближним Востоком и противодействием экспансии радикального исламизма, которая непосредственно касается безопасности обеих сторон. Идея «через Сирию – к обновлённому диалогу с Западом», которую с осени 2015 г. пытается реализовать Москва путём создания собственных силовых рычагов влияния, конечно, сталкивается с крайне противоречивой реакцией США и их европейских союзников.

Однако сегодня становится очевидным, что никакие проекты строительства «Большой Европы», никакие структурные инициативы по тем или иным аспектам европейской безопасности невозможно реализовать, если абстрагироваться от тех всё более настойчивых вызовов, которые идут из-за пределов европейского и атлантического пространства, если строить российско-западное взаимодействие в данном вопросе, опираясь на устаревшие модели, доставшиеся от холодной войны. В этом смысле кампания, начатая Россией в Сирии, не только порождает споры с западными партнёрами, но и создаёт, пусть и в более отдалённой перспективе, шанс для выстраивания новой модели сотрудничества.

Литература

[1] Kagan R. Barack Obama as Woodrow Wilson's Foreign Policy Heir. – The Washington Post, June 7, 2009.

[2] Obama’s Speech to the United Nations General Assembly. The New York Times, September 24, 2009.

[3] REMARKS BY PRESIDENT OBAMA AND NATO SECRETARY GENERAL ANDERS FOGH RASMUSSEN AFTER MEETING September 29, 2009 (http://www.whitehouse.gov/the_press_office/Remarks-by-President-Obama-and-NATO-Secretary-General-Anders-Fogh-Rasmussen-after-Meeting).

[4] Strasbourg / Kehl Summit Declaration. Issued by the Heads of State and Government participating in the meeting of the North Atlantic Council in Strasbourg / Kehl, April 4, 2009 (http://www.nato.int/cps/en/natolive/news_52837.htm).

[5] Active Engagement, Modern Defence. Strategic Concept for the Defence and Security of the Members of the North Atlantic Treaty Organisation adopted by Heads of State and Government in Lisbon, Nov. 19, 2010 (http://www.nato.int/cps/en/natohq/official_texts_68580.htm).

[6] Пресс-конференция по итогам заседания Совета Россия – НАТО. 20 ноября 2010 года – Сайт президента России (http://kremlin.ru/events/president/transcripts/9570).

[7] Там же.

[8] Hillary Rodham Clinton, Secretary of State.Remarks on the Future of European Security, L’Ecole Militaire, Paris, France, Jan. 29, 2010 (http://www.state.gov/secretary/20092013clinton/rm/2010/01/136273.htm).

[9] Игорь Юргенс: «Над идеальной картиной работают серьезные люди». // Новая газета, 01.10.2015.

[10] Stent A. The Limits of Partnership. U.S.-Russian Relations in the Twenty-First Century. – Princeton University Press, 2014. p.216.

[11] Stoner K, McFaul M. Who Lost Russia (This Time)? Vladimir Putin. – The Washington Quarterly, Summer 2015, pp.170-171.

[12]Charap S, Shapiro J. How to Avoid a New Cold War. Brookings, October 2014 (http://www.brookings.edu/research/articles/2014/09/how-to-avoid-new-cold-war-charap-shapiro).

[13] Wales Summit Declaration. Issued by the Heads of State and Government participating in the meeting of the North Atlantic Council in Wales. Sep. 5, 2014 (http://www.nato.int/cps/en/natohq/official_texts_112964.htm).

[14] S.2277 - Russian Aggression Prevention Act of 2014. 113th Congress (2013-2014) (https://beta.congress.gov/bill/113th-congress/senate-bill/2277/text).

[15] Joint Press Conference with Secretary Carter, Lithuanian Minister of Defense Oleskas, Latvian State Secretary of Defense Sarts and Estonian Minister of Defense Mikser in Tallinn, Estonia. U.S. Department of Defense, June 23, 2015 (http://www.defense.gov/News/News-Transcripts/Transcript-View/Article/607062).

[16] U.S. Is Poised to Put Heavy Weaponry in Eastern Europe. The New York Times, June 13, 2015.

[17] Удивить сумеем. В минобороны прогнозируют локальные военные конфликты у границ России. – Российская газета, 31.07.2015.

[18] Минобороны пообещало "адекватный ответ" при появлении в Восточной Европе американских танков. – Интерфакс, 15.06.2015.

[19] Frear T., Kearns I, Kulesa L. Preparing for the Worst: Are Russian and NATO Military Exercises Making War in Europe More Likely? European Leadership Network, Policy Brief, August 2015, p. 4.

[20] Frear T., Kulesa L., Kearns I,. Dangerous Brinkmanship. Close Military Encounters Between Russia and the West in 2014. European Leadership Network, Policy brief, November 2014, p.1.

[21] Козин В.П. Военные учения НАТО: масштабы растут. Российский институт стратегических исследований, 21.08.2015 (http://riss.ru/smi/19647/).

[22] Baltic air policing cut down as jets were idle, says general. LSM.LV – Public Broadcasting of Latvia, Sept. 4, 2015 (http://www.lsm.lv/en/article/societ/society/baltic-air-policing-cut-down-as-jets-were-idle-says-general.a144226/).

[23]Nordenman M. NATO in an Era of Global Competition. – Atlantic Council. Brent Scowcroft Center on International Security, June 2014.

[24] См.: Ценность науки в предвидении. // Военно-промышленный курьер, 27.02.2013.

[25] NATO does respond to the new military doctrine Putin - German experts. Ukrainian Crisis, 18.03.2015 (http://ukrainiancrisis.net/news/9206).

[26]The National Military Strategy of the United States of America 2015. The United States Military’s Contribution To National Security, June 2015 (http://www.jcs.mil/Portals/36/Documents/Publications/2015_National_Military_Strategy.pdf).

[27] Giles K., Hanson P., Lyne R., Nixey J.,Sherr J., Wood A. The Russian Challenge. Chatham House Report, June 2015, p. 48.

[28] Confronting Russia’s Weaponization of Information. Hearing Before the Committee on Foreign Affairs, House of Representatives. One Hundred Fourteenth Congress, First Session April 15, 2015, p. 3.

[29] Damien Van Puyvelde. Hybrid war – does it even exist?- NATO Review, 07.05.2015 (http://www.nato.int/docu/review/index_EN.htm).

[30] Gastbeitrag von John Kerry. Ein neuer Kalter Krieg (http://www.faz.net/aktuell/politik/25-jahre-mauerfall/john-kerry-nach-mauerfall-keine-neue-konfonrtation-mit-russland-13255612.html).

[31] Remarks by the Vice President at the Munich Security Conference. February 07, 2015. The White House. Office of the Vice President (https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2015/02/07/remarks-vice-president-munich-security-conference).

[32] Remarks at the Munich Security Conference Panel Discussion. John Kerry, Secretary of State; German Foreign Minister Frank-Walter Steinmeier; French Foreign Minister Laurent Fabius. February 8, 2015. U.S. Department of State (http://www.state.gov/secretary/remarks/2015/02/237298.htm).

[33]Munich Security Conference. Monthly Mind January 2015: "A Task of Generations" (https://www.securityconference.de/en/discussion/monthly-mind/single-view/article/monthly-mind-january-2015-a-task-of-generations/).

[34] Menon R., Rumer E. Conflict in Ukraine. The Unwinding of the Post–Cold War Order. - Cambridge, Massachusetts and London, England, 2015, p. 144.

[35] Press Availability With Russian Foreign Minister Sergey Lavrov. Remarks John Kerry Secretary of State, Sochi, Russia, May 12, 2015. – U.S. Department of State (http://www.state.gov/secretary/remarks/2015/05/242214.htm).

[36] Monthly Mind September 2015: "Responses to the Refugee Crisis: Elements of a Foreign Policy Strategy" (https://www.securityconference.de/en/news/article/monthly-mind-september-2015-responses-to-the-refugee-crisis-elements-of-a-foreign-policy-strategy/).

[37] См.: Смирнов П.Е. Европейские приоритеты администрации Б.Обамы и интересы России. // Россия и Америка в XXI веке, №3, 2013 (http://rusus.ru/?act=archive&edition=40).



Назад
Наш партнёр:
Copyright © 2006-2016 интернет-издание 'Россия-Америка в XXI веке'. Все права защищены.