Европейские Приоритеты АДМИНИСТРАЦИИ Б.ОБАМЫ и интересы России
П. Е. Смирнов, старший научный сотрудник
Центра российско-американских отношений
Института США и Канады РАН
e-mail:
Аннотация. В статье рассматриваются изменения, произошедшие в европейской политике США при администрации Б. Обамы в свете «перебалансировки» внешнеполитических приоритетов страны, оцениваются их последствия для России, даётся обзор основных направлений взаимодействия в треугольнике Россия – США – Европа в сфере безопасности.
Ключевые слова: перебалансировка; лидерство из-за кулис; взаимная гарантированная стабильность; НАТО; ОБСЕ.
EUROPEAN PRIORITIES OF THE OBAMA ADMINISTRATION
AND RUSSIA’S INTERESTS
Pavel Yevgenyevich Smirnov
Senior research fellow,
Institute for the U.S. and Canadian Studies,
Russian Academy of Science
e-mail:
Annotation. The article deals with the changes that occurred in the U.S. policies towards Europe in Barack Obama’s presidency in the context of ‘rebalancing’ the foreign policy priorities, evaluates their consequences for Russia, reviews the basic spheres of security cooperation in the triangle Russia – U.S. – Europe.
Keywords: Rebalancing; Leadership from behind; Mutually guaranteed stability; NATO; OSCE.
Период после переизбрания Б. Обамы на второй президентский срок позволяет сделать некоторые выводы относительно основных направлений его политической стратегии на оставшийся период, в том числе на европейском направлении. Первый срок президентства Б. Обамы в этом отношении сформировал у европейских союзников США и у внешнеполитических экспертов достаточно противоречивые мнения. Большинство этих мнений сводится к общему выводу о снижении значимости европейского направления в американских приоритетах, происходящем на фоне, во-первых, переориентации этих приоритетов на Азию, во-вторых, финансово-экономического кризиса в самой Европе, который поставил под сомнение эффективность всей европейской интеграционной структуры и сопровождался ростом влияния антиинтеграционных движений. Хотя в 2013 г. рецессия в Евросоюзе начала сменяться ростом, проявившиеся в ходе кризиса негативные политические тенденции, которые отражаются в американских оценках эффективности европейской модели развития, носят более долгосрочный характер.
1. Европа и евроатлантическое сообщество: стратегические оценки и практические задачи Вашингтона
Следует кратко становиться на ряде экспертных исследований и докладов, вышедших в США непосредственно перед президентскими выборами 2012 г. и сразу после них и дающих прогнозы на обозримый период основных глобальных тенденций и альтернатив, с которыми страна столкнется в своем внешнеполитическом позиционировании. В первую очередь, это доклад Национального совета по разведке (НСР) «Глобальные тенденции – 2030 г. Альтернативные миры»1. Практически одновременно вышел доклад Атлантического совета США «В предвидении 2030 года: Американская стратегия в постзападном мире»2, выполненный Центром Б. Скоукрофта по международной безопасности. Он был задуман авторами как дополнение к докладу НСР с целью конкретизировать применительно к США его наиболее общие выводы и предлагаемые альтернативы. Среди аспектов, исследуемых в докладе Атлантического совета, далеко не последнее место занимают союзы и прочие формы межгосударственного взаимодействия Вашингтона с другими странами, становящиеся для него все более важными и необходимыми для более эффективных действий в условиях утверждающейся в мире «диффузии силы», появления на мировой арене все более широкого круга разнообразных и зачастую непредсказуемых игроков, для сохранения возможности управления глобальными тенденциями, а не пассивного следования за ними.
Акцент в этих исследованиях делается на факторах, интенсивно меняющих правила игры в мировом развитии и связанных с усилением дисбалансов в мировой экономике, снижением управляемости мировыми процессами, с нарастанием конфликтного потенциала и нестабильности в различных регионах, с вызовами, которые представляют новые технологии в различных сферах. В этих условиях лидерские позиции США в мире нельзя считать раз и навсегда гарантированными, и Америке придется принимать во внимание все больше альтернативных сценариев и вариантов действий.
Данный тезис относится и к евроатлантическому сообществу, и вообще ко всему комплексу отношений США и Европы. Что касается самого места Европы в глобальной расстановке сил, то доклад НСР отмечает: хотя по ключевым экономическим показателям (объем ВВП, торговый оборот, число транснациональных компаний, технологический потенциал) этот континент и в 2030 г. останется на лидирующих позициях, существует всё больше сомнений в том, что его совокупный экономический и политический вес в будущем сможет сохраниться на прежнем уровне3.
В докладе Атлантического совета отмечается, что еще до того, как в ЕС разразился беспрецедентный долговой кризис, там проявили себя взаимоисключающие тенденции интеграции и фрагментации, что сделало Европу в значительной мере непредсказуемым игроком. Кризис еврозоны лишь обнажил эти тенденции. Помимо этого, в Европе продолжается относительное снижение производительности труда в сравнении с другими развитыми экономиками, недостаточны расходы на НИОКР. Неблагоприятные демографические тенденции увеличивают долю неработающего населения.
Всё это проецируется (хоть и не всегда непосредственно) на будущее американо-европейских отношений и евроатлантического сообщества. Эксперты из Атлантического совета, в целом оптимистически настроенные относительно будущего американо-европейского партнерства в рамках НАТО, всё же считают, что в период до 2030 г. это партнерство может ослабеть. Еще до того, как Европу охватил изнурительный долговой кризис, отмечается в докладе, её место в системе международных отношений все чаще не соответствовало её реальному весу. И теперь «мягкая сила» Евросоюза, считавшаяся примером процветающего мультилатерализма, снижает свою эффективность по мере того, как будущее еврозоны оказывается под вопросом, а в Европе появляются признаки, во-первых, возврата к идее приоритета национальных государств и, во-вторых, обостряющихся противоречий между Севером и Югом континента4.
Из экспертных разработок, касающихся евроатлантической стратегии США и возможных сценариев развития НАТО, следует прежде всего отметить большой доклад «НАТО перед вызовом жесткой экономии», выполненный в 2012 г. Национальным институтом оборонных исследований корпорации РЭНД для офиса Министра обороны США. В докладе внимание уделяется проблемам, с которыми сталкивается Североатлантический альянс ввиду необходимости экономии на военных расходах. Эти тенденции многократно усилились после того, как Евросоюз охватил финансово-долговой кризис, особенно кризис греческой задолженности. Германия, наиболее дееспособный и мощный европейский союзник США, вынуждена взять на себя основное бремя этой задолженности, а потому входит в число стран, чья готовность вносить вклад в военные усилия НАТО (особенно на ближней периферии Европы, в частности в Африке) оказывается под наибольшим сомнением. Отказ Берлина участвовать в операции НАТО в Ливии в 2011 г. может, по мнению авторов доклада РЭНД, стать проявлением более долгосрочной тенденции – растущего нежелания использовать свои вооруженные силы в многонациональном контексте, даже по мандату СБ ООН. Эксперты из РЭНД ставят под сомнение спасительную роль концепции «умной обороны», принятой на Чикагском саммите НАТО в мае 2012 г. и заключающейся в усилении взаимной кооперации и разделении труда между членами альянса. По мнению авторов, эта кооперация не способна компенсировать снижение военных расходов5.
«Кризис Европы» как определенной модели развития (а не просто отдельных, пусть и важных, сторон функционирования Евросоюза) играет существенную роль в происходящей сейчас переоценке европейских приоритетов в американском стратегическом планировании. Объявленная администрацией Б. Обамы в начале ее второго срока «перебалансировка» внешнеполитических приоритетов в сторону Азии, и вообще неевропейских регионов, не означает, что Вашингтон намерен уходить из Европы или отказываться от опоры на европейских союзников. Смысл «перебалансировки» не в механическом переносе приоритетов из одного региона мира в другой, поскольку «китайский вызов», ставший главным побудительным мотивом для неё, носит всё более глобальный, а не региональный характер. Вашингтон, в соответствии со своими формирующимися новыми подходами, намерен сконцентрировать внимание не столько на отдельных регионах, сколько на решении различных проблем в глобальном контексте, позиционируя себя скорее как арбитра стабильности международной системы, нежели как прямого участника региональных систем международных отношений.
Позиция США по отношению к Европе и строительству европейской безопасности при Б. Обаме подтверждает эту тенденцию. С одной стороны, Европа, как и прежде, провозглашается в качестве основного партнера США, с другой – Вашингтон стремится не ставить себя в зависимость от процесса принятия решений внутри Евросоюза.
Как считают авторы вышедшего вскоре после президентских выборов в США доклада Европейского совета по международным отношениям (ЕСМО) «Время взрослеть: что означает для Европы переизбрание Обамы?», существуют два долгосрочных фактора, влияющих на американскую внешнюю политику и означающих, что Европа и США будут удаляться друг от друга во время второго срока Обамы, – это дефицит бюджета США и поворот (впоследствии названный «перебалансировкой») в направлении Азии и Ближнего и Среднего Востока. Бюджетные ограничения, по мнению авторов, будут заставлять Б. Обаму еще больше, чем во время первого президентского срока, действовать «из-за кулис» в тех или иных международных конфликтах (как они это делали в Ливии в 2011 г.)6.
Эти долгосрочные перемены в американской внешней политике ставят европейцев перед тяжелым выбором. Ведь им также приходится больше сосредоточиться на внутренних проблемах, пытаясь совладать с кризисом еврозоны и порождёнными им новыми институциональными вопросами. «Прагматизм Обамы, – утверждают специалисты из ЕСМО, – означает, что он с меньшим терпением будет относиться к поведению своего европейского партнера, который порой больше заинтересован в процессе, чем в его результате, и который часто проявлял дефицит политической воли при использовании своего значительного военного потенциала. Уход от крупномасштабных наземных операций с большой вероятностью снизит значимость военного сотрудничества между США и ЕС. Но, что более фундаментально, благодаря более универсалистскому подходу Обамы значимость Запада как стратегической единицы, связанной общими ценностями, снижается»7.
Разумеется, никакой речи о том, что США уходят из Европы, на политическом уровне не ведется. Так, Х. Клинтон в одном из своих заключительных выступлений на посту госсекретаря США (на заседании стратегического форума «Трансформационные тенденции – 2013» в конце ноября 2012 г.) заверяла, что США переносят центр тяжести в Азию не из Европы, а вместе с Европой8. Эту же тему развил вице-президент США Дж. Байден, выступая в феврале 2013 г. на Мюнхенской конференции по безопасности. Уделив внимание «незавершенным делам» в Европе и общему проекту создания «Европы единой и свободной», он упомянул Грузию и государства Балканского полуострова, чьё желание присоединиться к евроатлантической интеграции пока не реализовалось. Однако гораздо более подробно Байден остановился на том, как США и Европа должны выйти за свои национальные пределы и сотрудничать в разрешении проблем, носящих поистине глобальный характер. В первую очередь, это подъем Китая. По словам вице-президента, США и Европа должны совместно поощрять Пекин к тому, чтобы определить свои интересы, ориентируясь на решение глобальных задач, а не просто руководствуясь собственным пониманием своего места в мире9.
Таким образом, Европа для США все больше становится инструментом выстраивания противовеса Китаю. В первую очередь на это нацелены планы создания Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства между США и Европейским союзом, о которых заявил президент Б. Обама в своем послании Конгрессу 12 февраля 2013 г. О начале переговоров по заключению соответствующего соглашения было объявлено на саммите «большой восьмерки» в Северной Ирландии в июне 2013 г. Конечно, путь от планов до их практического воплощения будет трудным и долгим, ведь состыковать взаимные интересы двух таких мощных экономических блоков и договориться о снятии торговых барьеров – задача, в которой одной лишь политической воли недостаточно.
Для взаимоотношений с европейскими союзниками перемены в американском стратегическом планировании означают еще больший упор на миссии за пределами зоны ответственности НАТО. Чтобы иметь возможность более адекватного ответа на те вызовы, которые будут возникать в области безопасности, союзникам по НАТО придется расширять горизонт своего стратегического планирования, учитывать новые глобальные тенденции, которые будут определять оперативную среду в ближайшие десятилетия. В июле 2012 г. генеральный секретарь НАТО А. Ф. Расмуссен, выступая в Королевском институте международных отношений в Лондоне, заявил, что сегодня нельзя рассуждать об угрозах безопасности, имея перед собой только европейскую перспективу. Североатлантический альянс должен быть задействован везде, где затронута безопасность его членов, – здесь, в Европе, по ту сторону Евроатлантического региона и везде в мире10.
В условиях, когда США должны будут продолжить сокращение своих боевых подразделений в Европе, все большее значение для Вашингтона будет приобретать размещение в отдельных европейских странах систем противоракетной обороны, которое до сих пор мотивировалось в первую очередь необходимостью защиты от иранской ракетной угрозы. Это становится долгосрочным предметом споров и разногласий между США–НАТО и Россией. Вряд ли можно надеяться на то, что достигнутые в Женеве 24 ноября 2013 г. договоренности по иранской ядерной программе между Тегераном и «шестеркой» международных посредников заставят США отменить или существенно урезать свою программу ПРО в Европе, как на это рассчитывает Москва.
Тенденции, олицетворяемые американской «перебалансировкой» в сторону Азии и Ближнего Востока, заставляют сомневаться даже тех экспертов, которые придерживаются оптимистической точки зрения на будущее американо-европейского альянса. Так, директор исследовательских программ Оборонного колледжа НАТО в Риме К.-Х. Камп признаёт в своем докладе, опубликованном совместно Атлантическим советом США и Норвежским институтом оборонных исследований в сентябре 2013 г.: «Перебалансировка американской внешней политики в сторону Азиатско-Тихоокеанского региона, несомненно, будет означать, что Вашингтон ослабляет внимание к своим союзникам по НАТО в Европе»11. Правда, эксперт тут же предупреждает, что сдвиг приоритетов, осуществляемый Вашингтоном, не следует воспринимать ни как проявление антиевропейских настроений, ни как признак ухода США из Европы. Это, по его мнению, позитивный знак высокого уровня стабильности, достигнутого Европой, у которой остается все меньше незаконченных миссий в сфере безопасности.
Тем не менее, уход Вашингтона от культивирования своей «европейской миссии», стремление приспособить руководимые им альянсы (в первую очередь НАТО), а также отношения с Европейским союзом, к своим новым глобальным задачам неизбежно порождают у европейских союзников новые вопросы относительно истинных мотивов США, зачастую подрывая стимулы к совместным действиям. Такая ситуация сложилась, например, в сентябре 2013 г., когда администрация Б. Обамы готовилась нанести удар по Сирии под предлогом «наказания» режима Б. Асада за применение химического оружия в войне с мятежниками. Однако администрация не смогла добиться поддержки возможных силовых действий против Б. Асада даже со стороны своего самого верного союзника – Великобритании, которая при этом полностью поддержала американскую трактовку вопроса о химическом оружии в Сирии. Б. Обама мог, таким образом, столкнуться в НАТО с такими проблемами, которых не было даже у Дж. Буша, когда он начинал войну в Ираке в 2003 г., – ведь тогда большинство союзников по НАТО всё же поддержало Вашингтон. Это лишь один из симптомов того, какие последствия может иметь для США узко «реалистический» и «прагматический» подход к собственным альянсам.
Серьезный элемент кризиса в трансатлантические отношения, в том числе на уровне глав государств и правительств, внесли развернутые летом 2013 г. бывшим сотрудником ЦРУ Э. Сноуденом разоблачения широкомасштабной слежки и электронного шпионажа, осуществляемых американскими спецслужбами за лидерами иностранных государств, в том числе Германии и других союзников по НАТО. Этот кризис выходит далеко за рамки заурядной «прослушки», ведь вскрывшиеся «злоупотребления» АНБ США ставят под сомнение готовность союзников по НАТО сотрудничать друг с другом (и доверять друг другу) в той сфере, которую они провозгласили одной из основных в деятельности альянса, – информационной безопасности и борьбе с киберугрозами. В начале ноября 2013 г. рабочая группа Мюнхенской конференции по безопасности собралась в Вашингтоне и обсуждала возможности разрешения сложившейся в связи с этим проблемы. Выступая в ходе этой дискуссии, председатель Мюнхенской конференции В. Ишингер выразил опасение, что после разоблачений деятельности АНБ правительствам европейских стран будет еще сложнее заручиться необходимыми голосами в парламентах, если (и когда) возникнет необходимость военной интервенции и отправки войск в какой-либо регион мира12.
2. Россия и новые американские приоритеты: необходимость новых подходов
Происходящая «перебалансировка» внешнеполитических приоритетов США в сторону Азии – это отнюдь не абстрактный вопрос для российской внешней политики. Если традиционные институциональные инструменты американской привязки к Европе постепенно теряют свое значение для Вашингтона (эта тенденция началась еще при Дж. Буше, но при Б. Обаме приобрела гораздо более последовательный характер), то у тех, кто занимается внешнеполитическим планированием в Москве может возникнуть вопрос: нужно ли фокусировать внимание в прежнем объеме на евроатлантическом направлении, если сам евроатлантический полюс постепенно размывается, если в мире формируются другие центры силы (прежде всего Китай), бросающие вызов Западу? Этот вопрос касается как отношений по линии Россия – НАТО, так и продолжающихся усилий по совершенствованию инструментов сотрудничества между РФ и Евросоюзом, в первую очередь по разработке нового соглашения о стратегическом партнерстве.
Стремление сделать «китайский вызов» главным мотивом американо-европейского взаимодействия, как уже говорилось, нашло отражение в инициативе администрации Б. Обамы о создании Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства между США и ЕС. Независимо от того, с каким успехом будут идти переговоры по данной инициативе, сам этот процесс может иметь достаточно непредсказуемые последствия для России в условиях ее весьма ограниченного участия в мировых экономических процессах и с ограниченным набором рычагов, прежде всего сырьевых. Это грозит ей маргинализацией и может ударить по ее амбициозным планам создания единого экономического и гуманитарного пространства от Атлантики до Тихого океана.
Кроме того, важность западного направления для Москвы была неотделима от ее энергетической стратегии, строящейся на зависимости Европы от российских углеводородов и на расчетах, что «трубопроводная геополитика» поможет России восстановить хотя бы часть того влияния, которое было утрачено в результате краха СССР. К тому же, эта политика, сложившаяся еще до мирового кризиса, была рассчитана на поддержание высокого спроса в Европе на российские углеводороды и благоприятной ценовой конъюнктуры. Однако ставка США на снижение своей зависимости от энергопоставок из-за рубежа, а в перспективе на переход к экспорту углеводородного сырья, в том числе в Европу (хотя в экспертном сообществе существуют разные мнения относительно реалистичности данных намерений), может серьезно снизить эффективность российских энергетических рычагов.
Правда, как показал первый президентский срок Б. Обамы, изменившийся характер вызовов для России, связанных с американскими приоритетами в Европе, даёт нашей стране определённую возможность для маневра. Так, отошли на задний два важнейших аспекта политики США, относящиеся к интеграции посткоммунистических стран в систему западных институтов, а значит, связанные с российско-американским соперничеством за «сферы влияния» в Европе.
Первый из них – дальнейшее продвижение НАТО на восток. Этот процесс существенно замедлился после российско-грузинской войны 2008 г. и провала попыток включить Украину и Грузию в План действий по подготовке к членству в НАТО. США открыто снизили степень политической опеки над странами ЦВЕ и государствами постсоветского пространства, доверив здесь главенствующую роль Евросоюзу с его программой «Восточное партнерство».
Второй аспект – поиски Вашингтоном альтернатив российскому энергетическому доминированию, которые были особенно активными в период президентства Дж. Буша и проявлялись в мобилизации стран восточной половины Европы для поддержки альтернативных энергетических, особенно трубопроводных, проектов. На основе этих проектов (в первую очередь «Набукко») формировалась своего рода «энергетическая НАТО», подкрепляемая созданием антироссийски ориентированных региональных форумов типа «Содружества демократического выбора». При Б. Обаме эта активность приобрела более реалистический и менее политизированный характер, хотя поддержка диверсификации энергопоставок для Европы остается в повестке дня администрации США. Фактический крах поддерживаемого Вашингтоном «Набукко», который произошел летом 2013 г. (вместо него ЕС признал приоритетным для себя строительство Трансадриатического газопровода), косвенным образом свидетельствует об изменении американских приоритетов в данной сфере. Похоже, что США при Б. Обаме признали непродуктивность стратегии, направленной на то, чтобы бросать вызов российскому «энергетическому монополизму» в Европе любой ценой, в том числе ценой поддержки политизированных, но экономически сомнительных проектов.
Тенденция к уменьшению непосредственного участия США в строительстве «единой и свободной Европы» вызывает неоднозначное отношение в самой Европе, которая опасается утратить американское покровительство. Так, авторы упомянутого выше доклада Европейского совета по международным отношениям сомневаются в наличии у США и ЕС политической воли к продолжению стратегического сотрудничества в трансформации восточной половины Европы и выработке общих подходов к России: «Если американское лидерство на Ближнем Востоке будет осуществляться с минимально возможными издержками, то США могут вообще перестать быть лидером в восточной периферии Европы. Это возложит на Европу больший груз ответственности как по взаимодействию с Владимиром Путиным, вернувшимся на пост Президента России, так и в том, что связано с завершением незаконченной трансформации Западных Балкан и бывшего СССР»13.
Данные тенденции в эволюции как глобальной, так и европейской стратегии США не прошли незамеченными в тех странах, которые непосредственно затрагиваются этими переменами. Так, в послании президента Украины В. Януковича Верховной Раде в июне 2013 г. открыто признаётся, что «после того, как политика “перезагрузки” в отношениях с РФ исчерпала себя, не достигнув весомых результатов, США несколько снизили внимание к постсоветскому пространству. В отношении Украины США принимают во внимание позицию РФ в соответствии с собственными интересами, что иногда может означать определенное снижение уровня поддержки украинской внешнеполитической стратегии»14. Нетрудно заключить, что далеко не самой малозначимой причиной неудач «евроинтеграционных» усилий Киева стало снижение внимания США к данной проблематике, ведь, формально не будучи участником процессов европейской интеграции и включения в них государств бывшего коммунистического блока, Вашингтон до сих пор фактически был главным гарантом этого процесса, обеспечивая взаимоувязку и координацию усилий по линии ЕС и НАТО, а заодно и необходимую степень политического давления на все заинтересованные стороны. Очевидно, что в данной ситуации США не проявили практической заинтересованности в сохранении «европейского выбора» Киева, хотя и выразили отрицательное отношение к отказу руководства Украины от подписания соглашения об ассоциации и о зоне свободной торговли с Евросоюзом (на саммите «Восточного партнерства» в Вильнюсе в конце ноября 2013 г.).
Указанные перемены в американском поведении вызывают беспокойство в политическом и экспертном сообществе США. Это беспокойство проявилось и на слушаниях в Комитете по международным отношениям Сената США (ноябрь 2013 г.), посвященных перспективам «Восточного партнерства» и приуроченных к вильнюсскому саммиту этого форума. Выступая на этих слушаниях, исполнительный вице-президент Атлантического совета Д. Уилсон заявил, что США сегодня фактически отступили от своей лидирующей роли в процессе европейской интеграции и включения стран восточной половины Европы в западную орбиту. Он предупредил, что если Америка продолжит свою нынешнюю тенденцию держаться в стороне от этого процесса, то следующая волна европейской интеграции, которая должна включить Украину и Грузию, может закончиться провалом. Уилсон недвусмысленно выступил за то, чтобы вернуться к расширению НАТО (имея в виду именно постсоветские страны), считая его органичным дополнением к «Восточному партнерству»15.
Тем не менее, уходит в прошлое наследие 1990-х и начала 2000-х гг., когда основные усилия России были направлены на минимизацию последствий продвижения западных институтов на восток. В российско-американском взаимодействии в Европе (а также в связях в трехстороннем формате между Россией, Европой и США) появляются новые, более фундаментальные вызовы. Главный из них – неспособность прийти к согласию о новых критериях безопасности, которые бы отвечали реалиям сегодняшнего дня.
Способствуют ли формированию взглядов на европейскую безопасность институты, через которые сегодня осуществляется российско-западное сотрудничество? Поскольку это сотрудничество, учитывая сложившиеся после холодной войны реалии, развивается прежде всего по линии Россия – НАТО, следует признать, что оно главным образом формирует «культуру управления разногласиями», но не даёт перспективы преодоления раздела Европы.
Нельзя, конечно, отрицать, что отношения по линии Совета Россия – НАТО (СРН) давно приобрели собственную динамику, которая позволяет развивать их, в значительной мере, независимо от политического климата между сторонами и фундаментальных разногласий по вопросам контроля над вооружениями или приближения инфраструктуры альянса к границам РФ. В этих отношениях можно выделить две наиболее продуктивных сферы. Во-первых, это «Инициатива по сотрудничеству в воздушном пространстве», начатая после терактов 11 сентября 2001 г. (единственный проект по линии Совета Россия – НАТО, который не был заморожен после российско-грузинской войны 2008 г.), нацеленная на предотвращение террористических атак с использованием гражданских самолетов и заключающаяся во взаимном обмене информацией по соответствующим вопросам. Во-вторых, это сотрудничество в Афганистане, в котором сложились три основных направления: использование руководимыми НАТО Международными силами содействия безопасности (МССБ) «северного маршрута» для доставки грузов в Афганистан и из него; взаимодействие в пресечении наркотрафика; поставка вертолетов российского производства для афганской армии и их техническое обслуживание.
Следует отметить здесь проведение по линии СРН в конце сентября 2013 г. совместных, уже третьих по счету, военно-воздушных учений по борьбе с воздушным терроризмом «Бдительное небо», в которых участвовали российские, турецкие и польские самолеты. Подобные мероприятия создают весьма парадоксальную картину. Сотрудничество в различных аспектах деятельности вооруженных сил развивается и, более того, активизируется между странами, которые до сих пор не преодолели представление друг о друге как о вероятном противнике (это отражается и в военном планировании). Тем более, это относится к тому периоду, когда упомянутые учения проводились, ведь сирийский кризис вновь существенно обострил разногласия со многими ключевыми странами НАТО, в том числе с Турцией, которая в этих учениях была одной из основных участников.
Однако, как отмечается в вышедшем в сентябре 2013 г. докладе Центра Б. Скоукрофта по международной безопасности при Атлантическом совете США («США, Россия и Европа: трехсторонний диалог по безопасности в отсутствие стратегического партнерства»), проекты российско-натовского сотрудничества по борьбе с терроризмом и по Афганистану являются точечными и ограничены конкретными областями, они часто строятся на коммерческой основе и не способны развиться в стратегическое партнерство16.
Приближающийся срок вывода из Афганистана войск международной коалиции под командованием НАТО ведет к исчерпанию одного из немногих продуктивных аспектов сотрудничества между Россией и альянсом, который относится к афганскому транзиту. Даже в этой сфере сотрудничества, необходимость в котором сохраняется, пока иностранные войска не выведены из Афганистана, Россия и США/НАТО не проявляют достаточно доброй воли, чтобы до конца сохранять его. Невостребованным оказался, в частности, транзитный центр в Ульяновске, вокруг которого еще в 2012 г. в России шли весьма острые дискуссии. Страны альянса так и не подписали с российскими авиаперевозчиками (которым, по требованию российской стороны, было предоставлено монопольное право обслуживания транзита через Ульяновск) ни одного контракта на перевозку грузов из Афганистана через этот пункт, мотивируя свою позицию завышенными ценами (в полтора раза дороже, чем, например, через Узбекистан). Тем не менее, как представляется, это не единственная и не главная причина, по которой НАТО не желает пользоваться ульяновским перевалочным пунктом. Более серьезный довод альянса, хотя и не артикулируемый публично, – боязнь попасть в слишком большую зависимость от России, ведь последняя по-прежнему не желает полностью исключать НАТО из числа угроз для своей безопасности.
На общий контекст отношений России с евроатлантическим сообществом всё большее влияние в последние годы оказывает сирийский вопрос. Это одно из свидетельств попыток США и НАТО задействовать Россию в качестве рычага давления на неугодные им режимы, на которые Москва имеет влияние. Характерна, например, статья «Путь в Дамаск лежит через Москву»17, которую опубликовал накануне Мюнхенской конференции по безопасности в конце января 2013 г. ее председатель, германский дипломат В. Ишингер. Он выразил надежду, что Россию еще можно склонить к изменению ее «негибкой» позиции по Сирии и к содействию в устранении режима Б. Асада, если будут развиваться и углубляться отношения между Россией и НАТО (при условии, что удастся достичь сдвига в тех вопросах евроатлантических отношений, в особенности по противоракетной обороне, где препятствия для этих отношений особенно ощутимы). В. Ишингер при этом исходил из того, что у России и Запада общий интерес в сирийском вопросе: ни те, ни другие не видят будущего у Б. Асада и в то же время не хотят превращения Сирии в «несостоявшееся государство» и прихода исламистов к власти в Дамаске. Дипломат откровенно указывает, что Западу нужна информация о режиме Асада (как в свое время о Югославии) от российских секретных служб, у которых в Сирии имеется преимущество перед соответствующими службами западных стран.
Последующее развитие ситуации вокруг Сирии и разрешение при активном российском участии острого кризиса вокруг химического оружия (а он едва не привел к военной интервенции США и других западных стран) продемонстрировали, что у России достаточно возможностей, чтобы не дать использовать себя в противоречащих ее интересам схемах, которые ей порой пытаются навязать ради сохранения партнерства с Западом. В то же время, сама необходимость выстраивать отношения с западными партнерами на европейском направлении, в первую очередь по каналам НАТО, ведет к тому, что Москве невольно приходится приспосабливаться к задачам, формулируемым не ею, руководствоваться формируемой прежде всего Вашингтоном «глобализированной» повесткой дня, в которой собственно европейские приоритеты играют все меньшую роль.
Между тем, в обустройстве «европейского дома» остается множество нерешенных проблем, обсуждать которые необходимо не только через механизмы НАТО. В этом отношении определенный шанс представляет процесс «Хельсинки + 40». Этот процесс, инициированный на заседании Совета министров иностранных дел (СМИД) ОБСЕ в Дублине в декабре 2012 г. и приуроченный к предстоящему в 2015 г. 40-летию Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничества в Европе, призван вывести эту организацию из состояния застоя, преодолеть ситуацию, при которой ОБСЕ оказалась на обочине усилий по совершенствованию европейской архитектуры.
Судя по выступлениям американских официальных лиц, Вашингтон отнюдь не пренебрегает этим процессом и даже готов делать бóльшую ставку на механизмы ОБСЕ ради продвижения собственных ценностей. Об этом, в частности, говорила на заседании СМИД ОБСЕ в начале декабря 2013 г. в Киеве помощник госсекретаря США по делам Европы и Евразии В. Нуланд. По её словам, ОБСЕ должна «перестать играть по-мелкому и вернуться к самым главным вызовам, которые стоят перед Европой и Евразией – защите свободы, безопасности, процветания и мира»18. Главный упор американская администрация намерена делать на двух аспектах: человеческом измерении и затяжных конфликтах в Европе. Вместе с тем, США признают и необходимость сотрудничества внутри ОБСЕ, которое бы выходило за рамки отдельных измерений. С этой целью они считают необходимым придать более широкий мандат Форуму по сотрудничеству в области безопасности, включая в этот мандат проблемы контроля над вооружениями, конфликтов и транснациональных угроз.
Акценты России в подходе к ОБСЕ и ее совершенствованию заметно отличаются от приоритетов США и их союзников. Россия против того, чтобы уделять гуманитарно-правозащитным вопросам в деятельности этой организации гипертрофированную роль. Москва уже длительное время критикует ОБСЕ за то, что работа ее исполнительных структур несбалансированна, что вся её полевая деятельность развернута в странах «к Востоку от Вены». Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) превратилось в инструмент давления на Россию и другие «недостаточно демократические», по мнению Запада, государства в вопросах, связанных с проведением выборов. Несмотря на то, что ОБСЕ по своему определению является общеевропейской организацией, в ней укоренились блоковые подходы, которым Россия, находящаяся в меньшинстве (а иногда и в одиночестве), не способна противостоять. Правда, на упомянутом выше киевском заседании СМИД ОБСЕ министр иностранных дел РФ С. В. Лавров пытался перейти в контрнаступление, указав, что тематика «затяжных конфликтов» в Европе должна относиться не только к конфликтным ситуациям на постсоветском пространстве (а именно этим регионом соответствующий аспект деятельности ОБСЕ ограничен), но и к таким вчерашним «горячим точкам», как Северная Ирландия, Кипр или Косово19.
Складывается парадоксальная картина: в контактах по линии Россия – НАТО Москва порой чувствует себя в более сильной позиции, чем на площадке ОБСЕ, ведь в первом случае у неё есть реальные инструменты сотрудничества (в том числе в военной и военно-технической областях), которые она способна предложить западной стороне и которые заставляют Запад относиться к России как к равному партнеру. Тем не менее, российской дипломатии не следует недооценивать тех шансов, которые предоставляет процесс «Хельсинки + 40». Важно использовать любой шанс для превращения ОБСЕ в форум для выработки комплексного понимания безопасности, не пытаясь при этом обходить «неудобные» для себя темы, связанные с гуманитарными аспектами и функционированием демократических институтов. Недооценка Россией этой проблематики привела к тому, что инициативу здесь прочно захватили западные страны, навязывающие ОБСЕ сугубо избирательную повестку дня, в которой проблемы «жесткой безопасности», далеко не потерявшие своего значения, оттеснены на задний план.
3. Основные проблемы сотрудничества в сфере военной безопасности в Европе
В упомянутом выше докладе Атлантического совета «США, Россия и Европа: трехсторонний диалог по безопасности в отсутствие стратегического партнерства» справедливо говорится, что причиной весьма ограниченного прогресса в выстраивании партнерства между Россией и Западом в сфере европейской безопасности является не просто различие в подходах к тем или иным конкретным проблемам (к противоракетной обороне, ядерному оружию в Европе или обычным вооружениям), а неспособность существенно изменить ту парадигму «взаимного гарантированного уничтожения», которая досталась от холодной войны. Механический перенос в контекст общеевропейской безопасности повестки дня российско-американских отношений, с гипертрофированной ролью в ней вопросов контроля над вооружениями, противоречит реальной картине отношений России с такими странами, как Германия и Франция, где повестка дня значительно шире. Автор доклада, И. Франсуа, небезосновательно утверждает: «Контроль над вооружениями в европейской безопасности до сих пор играет такую же роль, как в двусторонних американо-российских отношениях, но в реальности роль этой проблемы здесь существенно иная и к ней нельзя подходить таким же путем, с теми же концепциями и правилами, как в прошлом. Нужно вести речь в первую очередь о взаимном убеждении друг друга, а не о сокращениях ядерных или обычных арсеналов вооружений»20.
Контроль над вооружениями, по утверждению автора, – это средство для достижения цели, но сама цель и средство для ее достижения пока ясны не всем. Контроль над вооружениями возник и получил развитие как средство управления рисками в условиях, когда отношения в сфере безопасности характеризовались наличием противостоящих друг другу лагерей. Возрождение же сегодня дебатов по проблемам контроля над вооружениями и возвращение этой сферы политики в европейскую повестку дня двадцать лет спустя после окончания «холодной войны» само по себе является поводом для озабоченности21.
Очевидно, что в условиях формирования полицентричного мира устаревают те начала и принципы, на которых строился контроль над вооружениями в период биполярности, прежде всего принцип военного баланса. Если в сфере СНВ, где субъектами данного процесса остаются Россия и США, от этого принципа пока нельзя уйти, то в других сферах, особенно непосредственно затрагивающих территорию Европы, приходится искать другие идеи, хотя никто пока не смог предложить адекватной замены паритету.
Правда, некоторые западные политики и эксперты высказывают весьма «радикальную» идею, что если государства или их альянсы не являются противниками по отношению друг к другу, то баланс по вооружениям между ними, и вообще переговоры по контролю над вооружениями, следует считать устаревшей идеей. Однако для того, чтобы такая идея восторжествовала, необходим соответствующий уровень доверия, аналогичный сложившемуся между союзниками по НАТО, и очевидно, что между Россией и НАТО это вопрос отнюдь не ближайшего будущего.
И России, и США с Европой предстоит выработка новых концепций и подходов в том, что касается различных аспектов контроля над вооружениями на европейском континенте. Западные инициативы как со стороны государственных лидеров, так и со стороны многих экспертных центров, обращенные в данном направлении к России, в растущей степени подпитываются идеями «безъядерного мира». Значительное влияние на выработку этих инициатив оказывают такие движения и группы, как «Глобальный ноль». Предложения Б. Обамы как по дальнейшему радикальному сокращению СНВ, так и по тактическим ядерным вооружениям, выдвинутые в его речи в Берлине в июне 2013 г., в значительной мере перекликаются с инициативами «Глобального ноля», хотя, конечно, лидеры США берут из них лишь то, что нужно для формулирования более выигрышной американской позиции на переговорах с Москвой, чтобы склонить последнюю к нужным Вашингтону уступкам. Когда идеи о радикальном сокращении СНВ и ТЯО высказываются не на официальном уровне, а от имени «Глобального ноля» (хотя многие лидеры этого движения в прошлом были видными членами администрации США), это подрывает аргументацию Москвы и объективно ставит ее в положение «консерватора», цепляющегося за устаревшие механизмы сдерживания.
Между тем, Россия, будучи после развала биполярной системы в Европе в невыгодном положении, действительно не склонна поддерживать радикальные предложения по изменению структуры вооруженных сил в Европе. В частности, она не может пойти навстречу американским предложениям по тактическому ядерному оружию в силу особенностей своего геостратегического положения. Для России это оружие имеет большее значение, чем для США: оно размещено только на её собственной территории и сосредоточено на специальных базах хранения, поэтому оно, несмотря на имеющееся здесь у РФ формальное количественное превосходство, не представляет угрозы для США, которые, со своей стороны, имеют запасы такого оружия в Европе в непосредственной близости к России.
Кроме того, Россия не может игнорировать действующие в НАТО документы по данному вопросу, например принятый чикагским саммитом в 2012 г. «Обзор оборонной политики и политики сдерживания», в котором отмечается, что ядерное оружие остается стержневым элементом потенциала НАТО в области сдерживания и обороны, наряду с обычными силами и противоракетной обороной, и что нынешняя система ядерных сил альянса отвечает критериям эффективной политики в этой области22. Примером внимания, уделяемого тактическому ядерному оружию в Европе, является активно лоббируемая Пентагоном, несмотря на сопротивление многих американских законодателей, программа модернизации 200 тактических ядерных бомб B-61, складируемых в Бельгии, Нидерландах, Германии, Италии и Турции, для оснащения их системами точного наведения и обеспечения их адаптации к истребителям F‑35. В общей сложности на это планируется потратить около 11 млрд. долл.
Главным же предметом российско-натовских разногласий остаётся вопрос об американо-натовской программе ПРО в Европе. Российское руководство без энтузиазма отнеслось к объявленным в середине марта 2013 г. изменениям в планах развертывания в Европе американской системы ПРО. Эти изменения включают отмену четвертой стадии развертывания ЕвроПРО, в рамках которой планировалось разместить на территории Центральной и Восточной Европы в 2018–2020 гг. усовершенствованные ракеты-перехватчики, способные сбивать МБР. (Одновременно планируется разместить к 2017 г. 14 дополнительных ракет-перехватчиков наземного базирования на базе ВВС Форт-Грили на Аляске, а также РЛС на территории Японии.) Администрация США настаивает на том, что принятые решения по ЕвроПРО никак не обусловлены давлением со стороны Москвы. На встрече с министром иностранных дел Польши Р. Сикорским в Вашингтоне в начале июня 2013 г. госсекретарь США Дж. Керри заявил, что США не сделали здесь никаких уступок России, что отмена четвертой стадии ЕвроПРО обусловлена лишь соображениями функциональности всей системы, чтобы реализация третьей стадии, благодаря новым технологиям, дала лучшие результаты23.
Хотя Россия утверждает, что отмена Вашингтоном четвертой стадии ПРО в Европе не снимает ее озабоченностей, и по-прежнему настаивает на предоставлении ей юридических гарантий ненаправленности ЕвроПРО против нее, она все же сочла, что изменения в американской программе дают возможность для размораживания прерванного диалога между военными двух стран. На первой встрече глав дипломатических и оборонных ведомств двух стран в формате «2+2» в Вашингтоне 9 августа 2013 г. была достигнута договоренность о продолжении экспертного диалога по ПРО с целью поиска взаимоприемлемых решений в контексте поддержания стратегической стабильности с учетом всех влияющих на нее факторов. Непосредственно по поводу проблем военной безопасности, затронутых в ходе вашингтонских консультаций, российская сторона указала, что при обсуждении проблемы ЕвроПРО необходимо учитывать вопросы размещения ее на Балтике и в Баренцевом море. Однако, по мнению Москвы, сотрудничества в этой сфере не получается. Выступая на состоявшемся в октябре 2013 г. в Брюсселе заседании СРН на уровне министров обороны, С. К. Шойгу заметил: «Программы ПРО в Европе развиваются, а наши озабоченности не учитываются»24.
Свидетельством разочарования Москвы в сотрудничестве с НАТО по противоракетной обороне стало объявленное 31 октября 2013 г. решение президента В. В. Путина об упразднении рабочей группы при администрации главы государства по взаимодействию с НАТО в области ПРО. За три дня до этого события, 28 октября, в Девеселу (Румыния) прошла церемония начала строительства базы ПРО НАТО, в которой приняли участие президент Румынии Т. Бэсеску и заместитель министра обороны США Дж. Миллер.
Одним из главных показателей того, что концепцию военного баланса периода противостояния между ОВД и НАТО невозможно механически перенести в современную реальность, стал тупик в вопросе о контроле над обычными вооружениями в Европе. Выступая в мае 2013 г. на конференции «Военные и политические аспекты европейской безопасности» в Москве, министр обороны С. К. Шойгу констатировал «гибель Договора об обычных вооруженных силах в Европе» из-за попыток увязать его с тематикой урегулирования затяжных конфликтов и высказал давно уже очевидное мнение: «Вряд ли можно утверждать, что сегодня всё решается простым ограничением количества танков, бронемашин или артиллерийских систем»25.
Всё больше западных экспертов приходит к выводу, что ДОВСЕ и связанные с ним договоренности, основанные на принципах холодной войны, полностью устарели. Правда, в официальной точке зрения стран НАТО по-прежнему соблюдается существующая договорная база. Исполняющая обязанности заместителя госсекретаря США по вопросам контроля над вооружениями и международной безопасности Р. Гетемюллер, выступая на той же московской конференции по проблемам европейской безопасности, заявила, что режим контроля над обычными вооружениями в Европе основывается на трех опорах: Договоре ОВСЕ, Договоре об открытом небе и Венском документе по мерам укрепления доверия и безопасности. ДОВСЕ, по словам Гетемюллер, важен как для США, так и для европейской безопасности в целом. Однако она вынуждена была признать, что, после того как Россия в 2007 г. прекратила выполнение своих обязательств по ДОВСЕ, а США и другие страны НАТО в 2011 г. ответили ей аналогичными мерами, приходится начать поиск путей модернизации и пересмотра всего режима контроля над обычными вооружениями в Европе26.
Каковы же причины сложившейся в этой области ситуации? Дело не только в непреодолимых разногласиях между Россией и НАТО по конкретным аспектам ДОВСЕ или в искусственно увязанных с ним вопросах российского военного присутствия в ряде «горячих точек» бывшего СССР, но и в моральном устаревании самого договора, в том числе адаптированного варианта, так и не вступившего в силу. Многие специалисты по контролю над обычными вооружениями считают, что, ввиду происходящей революции в военном деле, соглашения по контролю над вооружениями, ориентированные на количественное, а не качественное ограничение, девальвируются, ведь реальная угроза стратегической стабильности исходит во многом от новых видов высокоточного оружия.
Что касается попыток увязать сферу контроля над обычными вооружениями с другими областями разоруженческой проблематики, то следует согласиться с мнением известного специалиста по России и Евразии в Международном институте стратегических исследований С. Чарапа, который считает такую увязку контрпродуктивной. «Переговоры по различным режимам безопасности ведутся в различном контексте, с различным составом участвующих государств, и потому уступки в одной сфере очень трудно разменивать на уступки в другой. Каждая проблематика здесь предполагает свои собственные стимулы, своих ведущих участников и своих лидеров, обладающих возможностью накладывать вето. Да и вообще, между различными режимами контроля над вооружениями нет внутренней связи, и не ясно, почему они должны рассматриваться в увязке друг с другом». Арсеналы обычных вооружений в Европе, которые были значительно сокращены благодаря первоначальному договору 1990 г., в большинстве европейских стран сегодня сокращаются и вне договорных обязательств. Количественный баланс по обычным вооружениям, считает Чарап, не является необходимым, ввиду окончания биполярной конфронтации в Европе. В контексте же отношений между НАТО и Россией дисбаланс в этой области порождает проблему только из-за недоверия к намерениям друг друга и из-за тех дилемм, которые существуют в сфере безопасности27.
Вместе с тем деградация режима контроля над обычными вооружениями в Европе и фактическое отсутствие договорной базы по этому аспекту разоруженческой проблематики, прекращение инспекций и обмена информацией сами по себе несут угрозу, ведь возрастает риск гонки вооружений на субрегиональном уровне, снижается уровень предсказуемости военного планирования. Несмотря на исчезновение биполярной конфронтации в Европе, в различных районах континента сохраняются линии противостояния, реальной или потенциальной нестабильности, зоны затяжных, неурегулированных конфликтов. Наличие очагов напряженности в таких регионах, как Нагорный Карабах, Абхазия и Южная Осетия, Приднестровье, Балканский полуостров (особенно Косово) становится на сегодняшний день главным основанием для того, чтобы сохранять и совершенствовать режим контроля над обычными вооружениями, ведь именно в таких регионах наиболее велик риск их применения.
Между тем само наличие режимов контроля над обычными вооружениями в Европе изначально диктовалось не локальными конфликтами, а противостоянием между НАТО и Организацией Варшавского договора. Несмотря на то, что последний был распущен более двух десятилетий назад, прежнее понимание угрозы, связанной с обычными вооружениями, которое сложилось в эпоху холодной войны, не может исчезнуть сразу, тем более в условиях приема в НАТО бывших союзников по ОВД и приближения натовской инфраструктуры к российским границам. Как подчеркивается в вышедшем в октябре 2013 г. докладе аналитика «Европейской сети лидерства» С. Ланна («Контроль над обычными вооружениями в евроатлантическом регионе. Нужен ли он? Достижим ли он?»), хотя стратегический ландшафт, в котором формировалась роль обычных вооружений в Европе, пережил за последние более чем два десятилетия серьезную трансформацию, а жесткое противостояние времен холодной войны уступило место «изменяемой геометрии» разнообразных отношений и связей, преемственность с той эпохой по-прежнему проявляется в наличии двух факторов. Первый из них – сохранение НАТО как доминирующей структуры безопасности, связанной задачей обеспечения коллективной обороны ее членов и процедурами консультаций и координации в оборонной сфере (в том числе и по обычным вооружениям, где координацию позиций в альянсе продолжает осуществлять соответствующая группа высокого уровня, созданная в еще в 1986 г.). Второй – сохраняющийся взгляд России на НАТО, в том числе на натовский потенциал по обычным вооруженным силам, как на потенциальную опасность для себя, особенно после расширения альянса за счет бывших стран ОВД и образовавшегося количественного отставания от НАТО в этой сфере (этим Москва объясняет свое нежелание вести переговоры по тактическому ядерному оружию в Европе) 28.
Хотя автор доклада считает далеко не во всем оправданными опасения России (особенно ее стремление вести военное планирование исходя из абсолютных цифр, не учитывая многих качественных факторов, географических особенностей размещения войск, возможностей их усиления и т.д.), он признаёт необходимость учёта особенностей российского восприятия проблемы обычных вооружений в Европе и выработки общей рациональной основы для её обсуждения29.
4. Заключение
Начавшийся при Б. Обаме пересмотр внешнеполитических приоритетов США, в особенности их региональных аспектов, обусловлен прежде всего необходимостью дать ответ на вызовы, исходящие из-за пределов Европы. Россия, привыкшая исходить из «евроцентризма» американской политики в период после окончания холодной войны, в этих условиях должна по-новому оценить собственные приоритеты на европейском направлении.
Предпринимавшиеся в предыдущие годы (на официальном уровне или в инициативах различных экспертных центров) попытки России поднять отношения с НАТО на новый уровень и сформировать единое пространство безопасности в Европе без разделительных линий не имели большого успеха. В 1990-е и бóльшую часть 2000-х гг. это было обусловлено главным образом расширением НАТО на восток и стремлением Запада воспользоваться стратегическим отступлением Москвы. Тем не менее, Россия все же исходила тогда из признания глобального доминирования Запада и верховенства НАТО в европейской системе безопасности. Теперь же, когда США сами вынуждены признать ограниченность своей мощи и уступать ряд позиций в конкуренции с новыми центрами силы (в первую очередь с Китаем), Россия со своей стороны стремится извлечь выгоды из этих тенденций и оставить в прошлом те особенности своих отношений с США и Западом в целом, которые были обусловлены ее неравноправным положением в мировой системе после холодной войны. Стремление снизить роль США в российской внешней политике, а вместе с этим и преодолеть свою зависимость от системы безопасности, определяемой НАТО, стали дополнительными факторами, способствующими неудаче всех выдвигавшихся до сих пор идей по созданию единого евроатлантического пространства с участием России.
Несмотря на определенные успехи в деятельности Совета Россия – НАТО и наличие целого ряда проектов, которые позволили сформировать динамику взаимного сотрудничества по линии данного форума, трудно не признать, что это сотрудничество не создаёт, да и не может создать основу для стратегического партнерства. Проблема состоит не только в трудноразрешимых разногласиях по тем или иным аспектам (по программе создания США и НАТО системы ЕвроПРО или по контролю над обычными вооружениями), но в первую очередь в том, что отношения в подобном формате не дают перспектив выхода на новое понимание европейской безопасности, которое служило бы преодолению блокового раздела континента.
В то же время, со стороны США и их союзников по НАТО наблюдается растущее стремление использовать Россию и ее возможности для достижения собственных целей в различных регионах мира. Возникает опасность втягивания нашей страны в различные американо-натовские схемы по поиску противовеса китайской мощи (разумеется, и Пекин со своей стороны будет пытаться втянуть Москву в противостояние с США). Схожая ситуация складывается и на Ближнем и Среднем Востоке. Вашингтону и НАТО, сделавшей заявку на глобальный характер своей миссии, необходима помощь России в таких вопросах, как Сирия или Иран. Однако не получится ли при этом так, что российский политический и дипломатический ресурс будет использован просто для разоружения и «усмирения» неугодных Западу режимов без каких-либо осязаемых и долгосрочных выгод для самой России?
Россия должна не просто пассивно приспосабливаться к изменяющимся американским приоритетам, а выстраивать собственную стратегию в треугольнике своих отношений с США и Европой. В первую очередь это касается поисков нового понимания безопасности, которое соответствовало бы современным реалиям, а не было унаследовано от эпохи биполярности. Требуются не просто усилия в отдельных (действительно важных) аспектах разоруженческой проблематики или стремление сохранить старые переговорные форматы и режимы, очевидно устаревшие, но и выработка такого понимания общеевропейской архитектуры, которое бы не воспроизводило прежних конфронтационных подходов и помогло бы бывшим противникам отказаться от восприятия друг друга как угрозы.
